 | Иеромонах Афанасий (Поземов), клирик Воскресенского Архиерейского подворья |
«Духовная жизнь и социальное служение святителя Григория Паламы»
Доклад в рамках XXIХ Международных образовательных чтений
«Александр Невский: Запад и Восток: историческая память народа»
Конференция «Наследие святых отцов в жизни семьи и общества»
19 мая 2021 г., Храм Христа Спасителя, г. Москва
Аннотация. В статье затрагивается ряд вопросов, касающихся проблемы актуализации сугубо мистико-аскетических интуиций сначала в теоретическое богословие, а затем и в социально-политическую практику. В этом сложном культурном процессе значимую роль сыграла личность византийского богослова Григория Паламы. Рассматривается и анализируется процесс преобразования ряда мировоззренческих установок византийского мистика в чисто практическую плоскость в качестве социальной доктрины. Попутно освещаются основные вехи и направления пастырского служения святителя.
Ключевые слова. История Древней Церкви, История Византии XIII–XIV вв., православная мистика и аскетика, исихазм, паламизм, исихастские споры, святитель Григорий Палама, византийское монашество и монастыри.
Православный аскетизм, восходящий своими корнями к евангельской проповеди Христа, наиболее полно проявившийся в духовной практике и учении священного безмолвия, получившей наименование исихазм, представляется явлением весьма многоаспектным[1]. «Цементирующим элементом» этого многообразия, органично вобравшим в себя существенные черты предшествующей православной духовности, является уникальная личность и мировоззрение выдающегося византийского богослова Григория Паламы, сумевшего соединить в своем многогранном пастырском служении и верность монашеским обетам, и стойкость в православном Предании, и активную социально-гражданскую позицию. Обладая одновременно глубоким молитвенно-созерцательным опытом и незаурядной интеллектуальной эрудицией, святитель Григорий наиболее полно и концептуально раскрыл, сформулировал и обосновал ортодоксальность исихастской традиции, показав ее практическое значение для культуры и общественной жизни Византии и вселенского Православия на все последующие века.
Исихазм, зародившись в IV столетии в среде египетских и палестинских анахоретов как сугубо монашеская мистико-аскетическая практика, в XIV веке, превратившись в широкое общественное движение, становится центральным фактором не только церковной, но и светской истории Византии и всего христианского Востока. Ключевую роль в этих процессах сыграл Солунский учитель безмолвия.
Рассматривая жизнь и деятельность Григория Паламы в контексте социокультурных, ментальных, идеологических и общественно-политических коллизий и перипетий поздней Византии, можно проследить на протяжении XIV столетия эволюцию исихастской традиции, как социального движения, а так же становление и развитие ряда аспектов богословских воззрений учителя безмолвия, оставившего неизгладимый след в культуре Православного Востока, оказавшего существенное влияние на современное ему византийское общество и государство.
Г.М. Прохоров в развитии исихастского движения Византии XIV в. выделил три этапа: келейный, стадия теоретического выражения и общественно-политического влияния. Каждому из них соответствовали определенный круг и род литературных произведений[2].
Первый так называемый «келейный период» движения (кон. XIII – нач. XIV вв.) связан с деятельностью таких святых как Григорий Кипрский, Феолипт Филадельфийский, Никифор Уединенник и особенно Григорий Синаит и развертывается, прежде всего, на Афоне, где активно возрождалась аскетико-созерцательная практика и учение, наставляющее умному деланию. В общественной жизни серьезной роли исихазм еще не играл. Именно тогда и появился на свет Григорий Палама.
Будущий святитель родился в 1296 г. в Малой Азии и рос старшим ребенком в многодетной и благочестивой семье высокопоставленного византийского аристократа[3]. Его отец Константин рано умер, но семью Григория взял под свое покровительство византийский император Андроник II Палеолог. Получив блестящее образование, юноша, несмотря на все уговоры императора, обещавшего ему богатства и почести, отказался от карьеры государственного служащего, и в 1316 г., едва достигнув двадцати лет, отправился на Святую Гору Афон, чтобы целиком посвятить себя монашеской жизни. В начале весны он вместе с двумя младшими братьями Макарием и Феодосием прибыл на Афон, поступив под духовное руководство исихаста Никодима, обитавшего в окрестностях Ватопеда, у которого провел три года в послушании, а после был принят в Великую лавру св. Афанасия, которая станет для Григория настоящим «отчим домом»[4].
Так с юных лет Григорий начал свое как служение «миру для мира». В этом нет никакого противоречия, ибо понятие «мир» для византийца было весьма многозначным. Принимая монашеский постриг, человек отказывался от мира как совокупности страстей, а не от мира как мироздания, природы, космоса, социума. Его целью становилось стяжание в тихой уединенной келье или пещере мира, мирного духа, исихии, успокоения внутри себя, что являлось, с точки зрения исихаста, условием спасения всего человечества, т.е. условием и средством приобретения и социального и гражданского мира, так необходимого раздираемому противоречиями византийскому обществу XIV столетия.
Монашеское призвание Григория было подготовлено с детства набожностью его родителей, ежедневно общавшихся с монахами, как для собственного духовного руководства, так и по вопросам духовно-нравственного воспитания их детей. Наследник имущества отца и связанной с этим ответственности, Григорий Палама решил проистекающие из его ухода трудности очень характерным для благочестивой византийской семьи образом: склонил всех своих близких последовать его примеру. Он побуждает членов семьи, а также «умных рабов своих» отречься от мира, в результате чего его мать Кали (в монашестве Каллони), сестры Епихарида и Феодотия, а также некоторые рабы поступают в константинопольские монастыри.
Стремясь к более высоким ступеням духовного совершенства, Григорий в 1321 г. поселился в небольшой отшельнической обители – Глоссии, где учится у ее настоятеля сосредоточенной духовной молитве – умному деланию, исихии. Будущий святитель полностью проникся духом исихазма и принял его для себя как основу жизни.
В 1326 году, из-за угрозы нападения турок, Григорий перебрался в Солунь (Фессалоники). Именно здесь по настоянию своих друзей, разделявших с ним «дерзкий юношеский энтузиазм» монашеского миссионерства в миру, он принял священство в возрасте 30 лет, когда в Византии обычно и рукополагали во иерейство.
Во время пребывания в городе, в котором Григорий будет впоследствии епископом, обозначилось новое его служение миру – на миссионерском поприще. Вместе со своими друзьями, он входили в кружок монахов и мирян, где проповедовались отречение от мира, аскетизм, монашеские добродетели и суровая строгость нравов[5]. В миссионерском служении проявляется характерная черта, присущая исихазму XIII-XIV вв. Монашество понимается как пророческое служение в мире и ради мира, а не только как средство личного спасения. Известно, что исихастский кружок Фессалоники простирал свое влияние на интеллектуальную элиту великого города.
Вскоре Григорий Палама снова удалился в пустынь на горе близ города Верии, предаваясь суровой аскезе и выходя из затвора лишь в субботу и воскресенье, чтобы участвовать в литургии и беседовать с братьями-пустынниками. Так он являл образ жизни и социального служения, рекомендуемый преданием исихазма с самого его зарождения, представлявший собой середину между общежитием и пустынничеством и способствующий, таким образом, гармоничному развитию духовной жизни, объединяя преимущества обеих форм.
Григорий Палама учил, что все христиане без изъятия получили заповедь непрестанно молиться (1 Фес. 5,17). Рассказывая об этом эпизоде, Филофей, несомненно, стремился подчеркнуть важную черту исихазма того времени – его открытость духовным нуждам всей Церкви и всего византийского общества. Григорий и его ученики не претендовали на распространение эзотерического метода аскетики, предназначенного для немногих избранных, которые, таким образом, отличаются от остальной массы верующих, а просто хотели отстоять подлинную близость, в которой Бог и все христиане находятся благодаря Воплощению. Все учение Григория Паламы и будет систематической концептуализацией этого основополагающего момента.
Около 1331 г., пробыв в пустыни пять лет, Григорий Палама из-за сербских набегов возвращается на Афон, поселившись в исихастерии (скиту) св. Саввы близ с лавры св. Афанасия.
Афон в те годы уже переживал весну исихастского обновления под влиянием прибывшего с Крита после долгих скитаний по восточному Средиземноморью Григория Синаита. В афонских пустынях и кельях умножалось число его учеников и последователей, которых он обучал древнему и почти забытому искусству «умного делания». Григорий Синаит не принимал участия в разразившихся при его жизни спорах о познаваемости Бога, тихо распространял свой способ подвижничества на Афоне и в Южной Болгарии, писал для учеников короткие, но многочисленные афористического типа «главы». Личность Григория Синаита – это главная фигура на первой стадии превращения исихазма в социально-философское движение.
О духовном возрождении свидетельствует то обостренное и высокое понятие о монашеском призвании, которое через исихастов входило в жизнь Святой Горы, иногда даже приводя к столкновениям со старым укладом монастырской жизни. Знаменателен случай из этого периода жизни Григория Паламы. Однажды на вечерней службе в Великий Четверг он был возмущен разговорами, которые монахи вели во время пения гимнов, и предпочел общей службе сосредоточение в себе и уединенную чистую молитву. Филофей Коккин сообщает, что несколькими годами позже, в Фессалонике ему было видение св. Антония, упрекнувшего за это Григория и запретившего удаляться от соборной молитвы под тем предлогом, что умная молитва выше. Этот пример хорошо отражает суть нарождавшегося на основе византийского исихазма социально-философского движения, выступающего не столько за молитвенное углубление в исихию, сколько за беспокойные поиски согласия между личным откровением и жизнью мира. Случай, рассказанный Филофеем, хорошо передает отношение исихастов XIV в. к современному общежительному монашеству. Они замечали его духовный упадок, но исповедуемое исихастами сакраментальное и литургическое богословие, не позволяло им противопоставлять соборному церковному благочестию индивидуальную аскетику, основанную на Иисусовой молитве.
В пустыни св. Саввы, примерно в 1334 г. возрасте около 38 лет, приобретя определенную известность в афонском мире, началась литературная деятельность Григория Паламы, главное и основное поприще его социального и пастырского служения, которое он не оставит до конца своих дней. Григорий Палама любил слово и литературную работу, что ясно из самих его произведений, написанных тщательно отточенным языком. Признание архиепископа в «Письме своей Церкви» в том, что литературное влечение еще не до конца оставило его, нарушает представление о нем как о человеке, чуждом интересам интеллектуальной писательской элиты Византии Палеологовского Ренессанса. Вождь исихастов наделен чувством собственного достоинства и без ложной скромности высоко оценивает свою общественно-религиозную деятельность. Он не лишен чувства юмора, и оно помогает ему переносить выпадающие на его долю невзгоды.
Не оставляя молитвы в своей пустыни в глуши Афона, иеромонах Григорий продолжает живо интересуется внешними событиями. Он все время пользуется всеобщим уважением, о чем свидетельствует один из его будущих противников Григорий Акиндин.
Византийские исихасты, не ограничивались безмолвием и молитвой, как предполагало бы само слово, а вели к расцвету богословия и иконописи, реформированию монастырей, литургическому творчеству, к широким движениям гражданского и политического обновления. Именно в последнем со всей силой проявилось социальное служение Паламы. Исихасты, под его предводительством «вдохнули новую жизнь в закосневшее и склерозирующее христианское общество Византии»[6].
Двадцатилетнее подвижничество Григория Паламы на Афоне, в Фессалонике и Верии было полно тревоги о мире, заботы о вере, стремления сделать монашескую жизнь очагом всеобщего спасения. Из-за этих забот он, в конце концов, навсегда оставил свою одинокую келью в исихастерии св. Саввы и ушел в самый жар богословской и партийной борьбы. Говоря об активности и гражданском пафосе исихазма, историки обычно удивляются, а иногда сердятся, что «священно-безмолвствующие» так много говорили, писали и боролись. Но в аскетической сосредоточенности исихаст не покидал все внешнее на произвол судьбы, в нем происходило то духовное накопление, которое, в конечном счете, держит мир, возрождает его в красоте, обогащает в культуре. От немыслимого достоинства, до которого поднимается человеческое сердце в общении с Богом, приходило откровение о мире, ответственность за него, богословское и гражданское дерзание.
В конце XIII – начале XIV века в Византии рождается волна духовно-культурного возрождения, одним из центров которого становится Святая Гора Афон. Зарождается мощное синаитско-святогорское движение, вызвавшее духовный подъем. Это движение, начавшееся с обращения к истокам православной духовности и возобновления древних монашеских традиций, вызвало к жизни мощное религиозно-культурное социально-философское течение, обратившееся в исихастское общественное движение, характеризующее второй этап эволюции исихазма 1330-1340-х гг. На этом этапе Григорий Палама впервые выступил на поприще общественно-идеологической борьбы.
Новое служение Григория и расцвет его общественно-литературной деятельности начались с его полемики против ученого монаха Варлаама (1290-1348), православного грека по имени Бернардо, уроженца г. Семинары в Калабрии, области в Южной Италии, где с глубокой древности имелись греческие поселения. Так было положено начало публичным спорам, которые длились затем около тридцати лет и по смерти их зачинателей, которые почти заслонили в современной византийской литературе проблему османского завоевания. В форме эпистол и трактатов между Варлаамом Калабрийским и Григорием Паламой протекает второй этап эволюции исихазма, на котором последним вырабатывается знаменитая концепция Божественных энергий, ставшая ключевой и итоговой в теоретическом, философско-богословском выражении, обосновании и концептуализации исихазма.
По просьбе афонских монахов святитель Григорий письменно изложил свои богословские доводы. На Константинопольском Соборе 1341 года в храме Святой Софии произошел спор святителя Григория Паламы с Варлаамом. Собор принял положения Григория о том, что Бог, недоступный в Своей Сущности, являет Себя в энергиях, которые обращены к миру и доступны восприятию, как Фаворский свет, но являются не чувственными и не сотворёнными. Учение же Варлаама было осуждено как ересь, а сам он был предан анафеме. Однако споры между паламитами и варлаамитами на этом не закончились. В 1344 г. святитель даже был отлучён от Церкви и брошен в тюрьму. Через три года, со сменой патриарха, Григорий был освобождён и возведён в сан архиепископа Солунского. В 1351 году Влахернский Собор торжественно засвидетельствовал ортодоксальность его учения.
Собор показал, что Григорий Палама, как признанный лидер исихастов, превратился в серьезную политическую силу. В результате разразилась гражданская война, которая продолжалась с перерывами до 1357 г. В этой ситуации Григорий Палама, сразу занял принципиальную позицию сторонника гражданского мира. Терпеливое упрямство Григория, неизменность его позиции среди гражданской и церковной смуты неизбежно делали его центром, от которого отталкивались и к которому тянулись. Так, почти независимо от него образовались партии «паламитов» и «антипаламитов». Сам он не поощрял этой межпартийной борьбы, стремясь только к единству.
Общественное внимание к спорам было исключительным, а широкий социальный характер исихастской проповеди несомненен. Появилась целая «паламитская» литература. Давид Дисипат, Иосиф Калофет, Исидор, Филофей, Марк Курт и многие другие, чьи имена остались неизвестными, писали в защиту Григория и в опровержение Акиндина. Исихастское движение оставило по себе яркие следы и в теоретической мысли, и в литературе, и в искусстве, и в дипломатии. Высокая степень участия исихастов в общественных делах являлась характерной и одновременно парадоксальной чертой византийской жизни этого времени. Суть общественных отношений рисовалась Григорию Паламе в духе, близком к «общественному договору»[7].
С победой в гражданской войне Иоанна Кантакузина, который стал во главе Ромейской империи, когда к власти в византийской церкви, заняв в ней ключевые посты, пришли монахи-созерцатели, исихазм вступил в общественно-политическую фазу своего развития. Недавние отшельники с началом споров сделались теоретиками, война вовлекла их и в политическую жизнь, а теперь они стали во главе мощной жизнеспособной международной организации, в то время более общественно эффективной, чем окончательно подорвавшее свои силы государство. В качестве представителей «политического исихазма», или исихазма в политике на третьем этапе его эволюции, не считая Григория Паламы, ярко проявили себя такие незаурядные личности как император Иоанн Кантакузин, Филофей Коккин, Николай Кавасила. Через деятельность мистиков и аскетов происходит закрепление достигнутых рубежей – в философии, в догматике, в церковной жизни и особенно монастырской, в борьбе за умы и в политике, внешней и внутренней.
Их воззрения и возражения отражали естественную малоподвижность, косность и консервативность широких православных слоев, и поэтому они не могли иметь силы разумного довода. Григорий убедительно доказал, что его богословие только развертывает учения святых отцов и деяния Вселенских Соборов. Формулировки поместного Собора 1351 г. уже мало пересматривались и дополнялись. В таком виде постепенно они были приняты всеми восточными Церквами уже в течение XIV в. Догмат о непостижимом различии в абсолютно простом Божестве сущности и энергий на Соборе 1351 г. был принят восточной Православной церковью окончательно.
Подвижники тех лет, «спасавшиеся от мира», поворачивали обратно к миру с целью его «спасения», получая, согласно их житиям, мистические повеления учить людей тому, что они сами достигли. В литературе уже давно было отмечено своего рода движение к миру, заметное у исихастов-писателей XIV в. Григорий Синаит еще стоит на строго монашеских позициях, несколько более молодой Григорий Палама «не чуждался совершенно мира и признает за монашеством только более удобств» для молитвенного «безмолвия». Николай Кавасила, человек следующего поколения, «совсем не говорит о монашестве и его преимуществах»[8].
Начиная с 1350 г., когда благодаря победе Иоанна Кантакузина над фессалоникийскими зилотами, партией торговцев и мелких городских хозяев, опиравшихся на силу военных моряков, Григорий Палама смог войти как архиерей в Фессалонику. Здесь он весь ушел в пастырское служение, которое прервалось только на время с марта 1354 до весны 1355 г., когда святитель Григорий из-за неожиданного захвата турками порта Галлиполиса попал в к ним в плен[9]. Об архипастырском усердии свидетельствует собрание бесед Григория, которые охватывают практически весь богослужебный год и превосходят все созданное в Византии в ту эпоху по богатству пастырского наставничества, отражая несомненное литературное мастерство и талант автора. Задачу экзегета он понимал как «превращение буквы в дух»[10]. Григорий Палама говорил всегда о самом насущном для повседневной жизни города: о воздержании и борьбе с распущенностью и жадностью, о помощи бедным, о необходимости мира, труда, напряженного стремления к Богу. Проповеди архиепископа полны вопросами, восклицаниями, прямыми обращениями к слушателям.
14 ноября 1359 г. архиепископ Фессалоники скончался, заслужив глубокое почтение, уважение и восхищение современников. Об огромной популярности и общественном признании святителя говорит тот, что с него еще при жизни стали писать иконы[11]. Местом его почитания стала лавра св. Афанасия на Афоне, где долгое время жил Григорий. В 1368 г. патриарх Филофей Коккин и Собор приняли акт о канонизации Григория Паламы архиепископа Фессалоникийского. В Государственном Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина хранится небольшая икона святителя Григория Паламы (инв. N 2853), написанная, по-видимому, вскоре после его кончины или канонизации как святого. Линейно-орнаментальные приемы, использованные неизвестным иконописцем, не только не помешали ему сохранить индивидуальные портретные черты Солунского архиепископа, но и помогли с большой художественной силой выразить внутренний динамизм его образа. Яркие блики под глазами и на лбу святителя создают впечатление света, излучающегося из таинственного мрака его зрачков. Перед нами подвижник, непоколебимый поборник православия, причастник Божества. Таким предстает Григорий Палама из его богословских и полемических произведений.
Таким образом, исихазм на протяжении XIV столетия из явления чисто монастырского («келейного») преобразуется и трансформируется в широкое общественное движение. В ходе публичных диспутов древняя исихастская традиция становится узловой точкой для многих общественных проблем.
Святитель Григорий Палама в сложной социально-политической обстановке и до предела накаленной различными интуициями и интенциями культурной жизни Поздней Византии сумел не просто создать мощную теоретическую богословско-философскую основу для древней монашеской практики, но и защитить ее, сделав частью догматического сознания Православной Церкви. Через открытую полемику с Варлаамом Калабрийским и другими своими противниками он способствовал актуализации и популяризации своего учения о Нетварных Божественных Энергиях, раскрывающего принципиальный для христианской философии (гносеологии) вопрос о познаваемости Бога человеком, а, значит, и самую главную проблему православного богословия (сотериологии) – о спасении. Широта его взглядов, беспристрастная гражданская позиция, дар слова, верность святоотеческому церковному Преданию сделали Солунского святителя центром притяжения нации, несомненным лидером исихастского социально-философского движения. Победа в гражданской войне Иоанна Кантакузина отдает в руки молчальников ключевые позиции в Церкви и позволяет им сделать их представления о Боге общими для вселенского Православия. Внутриполитические победы открывают перед исихастами не только широкое поле для литературной деятельности, но и для внешнеполитической, международной активности восточноевропейского масштаба.
[1] Подробнее в этом см.: Поземов С.Ю. Семантические границы исихазма // Ферапонтовские чтения 2010 г. Выпуск 3. Сборник исследовательских работ. – Вологда, «Альфа-принт», 2010. – С. 24-30.; Поземов С.Ю. Исихазм и паламизм как основа православного миропонимания // Актуальные проблемы современного философского исследования: коллективная монография / Под ред. проф. Г.Н. Оботуровой. – Вологда, 2003.– С. 123-135; Позёмов С.Ю. «Антропология пустыни» Макария Великого // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.): В 5 т. – М.: Современные тетради, 2005. – Т.2. С. 584-585.
[2] Прохоров Г.М. Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. – Л., 1978. – С. 11.
[3] Филофей Коккин. Житие и подвиги святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2004. – С. 13-14.
[4] Филофей Коккин. Житие и подвиги святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2004. – С. 24.
[5] Афонский патерик. – В 2 ч. – М., 1897. – Ч. 2. – С. 337.
[6] Мейендорф И.Ф., протопресвитер. Жизнь и труды св. Григория Паламы. Введение в изучение / Пер. Г.Н. Начинкина под ред. И.П. Медведева и В.М. Лурье. – СПб., 1997. – С. 76.
[7] Григорий Палама. Гомилия на 22-е Воскресное Евангелие // Беседы (омилии) святителя Григория Паламы / Пер. архим. Амвросия (Погодина). – В 3 ч. – М., 1993. – Ч. 2. – С. 183-181.
[8] Поляковская М.А. Общественно-политическая мысль Византии (40-60-е гг. XIV в.). – Свердловск, 1981. – С. 51.
[9] См.: Прохоров. Г.М. Прение Григория Паламы с «хионы и турки» // Труды Отдела древнерусской литературы. – 1972. – Т. 27. – С. 334.
[10] Гомилия 13 // Беседы (омилии) святителя Григория Паламы / Пер. архим. Амвросия (Погодина). – В 3 ч. – М., 1993. – Ч. 1. – С. 129.
[11] Филофей Коккин. Житие и подвиги святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2004. – С. 174.
