 | Архимандрит Герман (Кузьмин), настоятель Седмиезерной Богородичной пустыни Казанской епархии
|
«Преподобный Гавриил (Зырянов), схиархимандрит: «Спастись подобает многими скорбями»»
Доклад на конференции «Преподобный Гавриил Седмиезерный и его ученики, новомученики и исповедники Церкви Русской: свобода и ответственность в выборе жизненного пути и подвига»
Региональный этап XXVII Международных рождественских образовательных чтений
«Молодежь: свобода и ответственность»
6 декабря 2018 г., Высоко-Петровский мужской монастырь г. Москвы
Жизнь старца Гавриила (Зырянова) – исключительное явление в русской духовной жизни. Путь его был тернистым, сопровождался множеством искушений. Постоянными спутниками преподобного были непонимание, клевета, предательство со стороны братии, тяжкие болезни и непрестанная бесовская брань.
В течение жизни он подвизался в шести монастырях (Оптина пустынь, Высоко-Петровский монастырь, Богоявленский монастырь, Раифский монастырь, Седмиезерная Богородичная пустынь, Cпасо-Елеазаровский монастырь), из четырех был изгнан.
В 1882 году он бежал из Москвы по настоятельному совету старца Амвросия в Раифскую пустынь Казанской епархии, где его рукоположили в иеромонаха и назначили братским духовником. После очередных испытаний, связанных с проявлением духовной немощи собратий, был переведен в Седмиезерную Богородичную пустынь, в которой провел 25 лет, тяжело заболел, в 48 лет был пострижен в схиму. На одре болезни в течение 5 лет происходило его преображение в великого Старца.
В Седмиезерной Богородичной пустыни в 1899 году он возвел храм во имя преподобного Евфимия Великого и святителя Тихона Задонского, самостоятельно собрав на него все средства.
Будучи настоятелем, схиархимандрит Гавриил превратил монастырь не только в духовное, но и в хорошо организованное экономическое сообщество на основе самообеспечения. Он построил хутор, обширный скотный двор с улучшенной породой молочного скота, свинарник, пчельник, а также свои печи для обжига глины и кирпичей, кузницу, бондарню, столярную, сапожную, портновские мастерские, приобрел новые сельхозмашины.
Он постарался принять меры к упорядочению поведения братии. При прежде сменявшихся наместниках, в жизнь обители вкрались грубые нарушения монашеского устава. Батюшка приказал в свое время запирать и отпирать врата, ключи обязательно требовал себе. Все послушники были одеты им в подрясники и подпоясаны. Стал батюшка требовать и исправного хождения к службам и воскрешать дух монашества.
На все послушания он стремился ставить работниками свою братию, сокращая количество наемных рабочих. При этом множилось число недовольных, против которых батюшка не принимал мер строгости, а предался подвигу терпения интриг, охраняя только настроение остальной братии. Он предоставил Богу вразумлять недовольных.
Чем дальше простирались труды старца в Седмиезерной обители, тем более множились доносы недовольных. Братия подняла бунт в монастыре, который едва не кончился убийством настоятеля. Среди неоднократных жалоб в Синод был и донос, в котором его обвиняли в развале монастыря и в принадлежности к социал-демократической партии. Вскоре последовало обвинение старца в неумении вести монастырское хозяйство и, даже в разорении обители. Доносили на старца его собственные послушники! Батюшка не пользовался своим правом наместника просить об удалении клеветников, которые, не получая возмездия за доносы, выжидали удобного случая, чтобы окончательно столкнуть своего настоятеля. Такой случай представился при назначении в Казань архиепископа Никандра, которому еще до приезда посылались доносы на батюшку.
Сегодня есть уникальная возможность впервые узнать об этих печальных событиях со слов самого схимо-архимандрита Гавриила, из дела «Об увольнении наместника Казанской Седмиезерной пустыни архимандрита Гавриила и о назначении вместо него на оную должность архимандрита архиерейского дома Андроника, а также о перемещении казначея оной пустыни Тихона в Козьмодемьянский Михаило — Архангельский монастырь» (Национальный Архив Республики Татарстан. Фонд №4. Опись 1. Дело № 122924. — 175 (180) листов).
11 мая 1908 года в Казанскую духовную консисторию поступила жалоба купца Иванова, в которой он писал: «Имея обыкновение как христианин помолиться чудотворному образу Седмиезерной пустыни, и там поговеть, Св.Великим постом я прибыл ныне в монастырскую гостиницу, а она оказалась почти вся занята квартирантами, двумя земскими врачами, акушеркою и фермершею, посему принужден был ночевать в деревне у крестьян. По рассказам многих лиц, что только не творится в монастыре, прискорбно и ужасно слышать, какова администрация монастыря. Наместник – схимник по старости или по тучности своей ничего почти не делает, лежит в своей комнате, и предоставляет распоряжаться молодому аферисту казначею Тихону, своему келейнику, который пользуется его полным доверием, находится в монастыре мало, особенно зимой. Приезжая в монастырь на одни сутки, и то, находясь в келье с означенными двумя врачами и занимаясь там игрой, проигрывал им 150-200 рублей. Не говоря уже о посещении женского пола. Почему прежде монастырь процветал, хотя и одна икона была. А теперь в ходу бывают три иконы, а обитель приходит в худшее положение, и денег нет, и братию содержат хуже».
О наместнике он писал: «Схимник умеет всякого Архиерея обольстить и убедить лживыми своими словами. Хотя и поздно, а следовало бы на таких отцов обратить серьезное внимание. Жаль, очень жаль, что от таких отцов страдает Обитель».
Согласно распоряжения Архиепископа Казанского и Свияжского Никандра, 12 мая 1908 года в монастыре была проведена проверка, допрошены монахи, которые жаловались на казначея обители, иеромонаха Тихона. Комиссия освидетельствовала денежную приходорасходную книгу монастыря за текущий год, все монастырское имущество и хозяйство. Были выявлены «счета, подлежащие уплате на сумму 9109 руб. 72 коп., залоговые деньги, хранящиеся в ризнице — 700 руб., бумаги, принадлежащие Седмиезерной пустыни на сумму 46878 руб., имущество обители – все в наличности».
15 мая 1908 года схимо–архимандрит Гавриил подал «Покорнейшее прошение» на имя Архиепископа Казанского и Свияжского Никандра, в котором говорил: «Здоровье мое, слабое еще при вступлении в должность настоятеля сей Св.обители, становится все хуже и хуже, к прежним болезням присовокупились и другие немощи: болезни сердца, головокружение и одышка. Умножается и расстройство духа и упадок сил. Вследствие этого могут быть опущения в управлении обителью, как в нравственном отношении братии, так и в церковном, за что отвечать, вторю, предстоятель обители должен перед Богом, и перед своим Архипастырем. Прошу смиренно внять болезненному моему гласу и благоволить уволить меня с наместничества на покой в выстроенную мною келью. Просил бы ради старческой немощи оставить при мне преданного мне иеродьякона Серафима и иеромонаха Тихона (последнее зачеркнуто)». Этим же числом он был уволен.
18 мая 1908 года его выселили из его собственных покоев и перевели в непригодную для него по состоянию здоровья келью казначея.
24 мая 1908 года он вновь писал архиепископу: «Двадцать пять лет судил мне Господь провести в числе братии Седмиезерной пустыни и последние 7 лет — в должности наместника означенной обители. Но волею судеб Всевышнего 15 мая сего года, по указу Вашего Высокопреосвященства, я уволен от должности наместника. Ссылаясь на свою крайнюю немощь и упадок сил физических, я нижайше просил Вас дабы благословили Вы провести мне остававшиеся дни моей жизни в сей же святой обители и в тех же самых келиях, которые я построил сам на средства своих благодетелей. Но просьбу мою Вам не благоугодно было исполнить. 18 мая наместник пустыни приказал мне удалиться в такую келью, какую я по своей немощи никак не могу занять (что подтверждает и врач мой – г-н Владимиров).
В виду сего, а также принимая во внимание и те озлобления, лишения и гонения, которые мне сейчас уже приходится терпеть от некоторых лиц, и что в будущем, несомненно, еще сильнее возрастет, я принужден ходатайствовать пред Св. Синодом о разрешении мне провести остаток дней моих в недалеком от обители хуторе, принадлежащему лично поч. Гражданину М.И. Барлову. Нижайший послушник Вашего высокопреосвященства. Схимо — Архимандрит Гавриил».
2 июня 1908 года на имя архиепископа он подает «Покорнейший доклад» следующего содержания: «24 мая сего года, согласно предложения наместника пустыни — перебраться из моих собственных, выстроенных на средства моих благодетелей келий, в келии бывшего казначея иеромонаха Тихона, я переместился, куда мне указано.
Вечером в отведенные мне келии пришли ко мне наместник пустыни – архиандрит Андрониик, казначей иеромонах Антоний, иеромонахи Маваритирий, Виссарион, Евлокий, и иеродьякон Николай, которые прежде всего приказали мне расписаться в приходно-расходной книге, я, конечно, побоялся, но так как был поражен такой неожиданностью, как появление стольких лиц и с настаиванием о. казначея подписаться да еще «Немного отступя», я в настоящее время не упомню к чему и зачем я тогда расписался. А после подписи вынесли из спальной комнаты несгораемый сундучок, в котором находились оплаченные мною счета на сумму более 3000 рублей и отданные мне на сохранение моими знакомыми деньги. От меня потребовали ключ от сундучка. Я попросил пригласить кого-то из посторонних лиц для присутсвования при сем деле, потому что видел какое-то враждебное настроение ко мне, но просьба моя не была уважена и я, уступая настойчивому требования, отдал ключи. В сундуке, между прочим, находились не только мои деньги, но и отданные на сохранение следующих лиц: моего бывшего старшего келейнка – иеродьякона Серафима, и. об. доцента Казанской дух. Академии – иеромонаха Гурия, быв. эконома – рясофорного послушника о.Сергия, иеромонаха Чебоксарского монастыря о. Варсонофия. Не довольствуясь этим наконец покусились для уплаты долга взять мои кресты – синодальный наперстный и архимандритский, и не совершили это только благодаря моей просьбе и сочувствию о. архимандрита Андронника. Богомолец Схимо — Архимандрит Гавриил».
26 июня 1908, подвергаясь настоящей травле со стороны братии, схиархимандрит Гавриил подал доклад, в котором подробно описал все, что было им сделано по устроению обители и умножению ее богатства, разъяснял происхождение долга, чтобы «сгладить то пятно, которое в настоящее время положено на мою седину».
Он писал: «Во избежание уже возникших и еще могущих возникнуть неблагоприятных для меня и обители слухов, считаю своим долгом довести до сведения Казанской Духовной Консистории о следующем.
Никому их братии не безызвестно, при каких условиях произошло мое поступление на должность наместника Седмиезерной Богородичной пустыни (вместо переведенного в Зилантов монастырь моего предшественника по наместничеству иеромонаха Дионисия). Не безызвестно также, в каком состояние находилась обитель при моем поступлении в отправление обязанностей наместника, и какие существенные перемены произошли в ней во время моего наместничества.
Я не искал наместничества и никогда не помышлял о нем, но воли Всевышнего угодно было, вопреки моему желанию, возложить на меня управление Седмиезерной Богородицкой обителью под руководством Казанского владыки.
После перевода моего предшественника иеромонаха Дионисия в Зилантов монастырь, высокопреосвященнийший Арсений (ныне архиепископ Харьковский) против моего желания, предложил мне исправление должности наместника, но я, осознавая всю свою немощь для такого трудного служения, усиленно просил его не назначать меня наместником, Владыко же не внял моей просьбе и принудил меня возложить на себя великое и многотрудное служение наместника пустыни.
Будучи уже наместником, я, все же, сознавая себя при немощи моей, недостойным сего служения, а поэтому тяготился им и нередко словесно ходатайствовал пред Архиереем об увольнении меня с должности наместника пустыни. Но Владыко не соглашался на это и вопреки моему желанию, пожелал наградить меня митрой, отчего я безутешно плакал у него, он же утешал меня, говоря: «послужи, потом можешь отказаться от этой должности».
Схиархимандрит Гавриил начал восстанавливать монастырские постройки, пригласив для этого архитектора Малиновского: «Увидя, в каком состоянии находятся архиерейские покои, тот выразил большое удивление: «ну, это только монахов хранит так Бог, а у нас давно бы было несколько жертв». После его отъезда в (прилежащей к архиерейским покоям) крестовой Андреевской церкви со стороны паперти начали отваливаться большие глыбы. Пришлось частями подводить стену и снова выкладывать уроненный при иеромонахи Дионисии свод, который бы поддерживал церковь от разрушения, что и было сделано. Также и в нижнем этаже архиерейского корпуса, как внутри, так и снаружи, были подведены в разрушенных местах стены, под террасой по распоряжению архитектора, прорубленное окно было заложено и снова подведена была стена, сверху в простенке между окнами были укорочены в своей высоте и исправлены, а два – вновь сложены, все окна в верхнем этаже также были укорочены в своей высоте и полы здесь вновь были перебраны, а под зал подведены были балки; все исправленные стены внутри были обрисованы. Всеми такими работами была предотвращена опасность полного разрушения корпуса, но этот ремонт пришелся не по карману, стоил он обители около 7000 руб.»
Старец объяснял: «Когда я докладывал о ходе ремонта и прежних еще не уплаченных долгах владыке Арсению, он всегда мне говорил: «не оглашай, Бог может расплатиться», — я и не оглашал. Вскоре по окончании ремонта архиерейских покоев, пришлось приступить к ремонтировке Богородицкой церкви на св.Ключе. Когда осмотрели нив под церковью, то оказалось, что там нет никакой державы: деревянный колодезь давно сгнил, каменная арка, опиравшаяся на две противоположной стены деревянного колодца, осела, и мусор, находившейся между каменной аркой и церковным полом с иконостасом, осыпался. Я пришел в ужас, потому что могло произойти падение драгоценного и редкостного по живописи и резьбе иконостаса, если бы не предприятие каких-либо предосторожных мер – и скорее подпер деревянные стойки под иконостасом и алтарную часть пола. Когда словесно доложил об этом владыке Арсению, он сказал: «устрой, Бог поможет». Был произведен значительный ремонт. Прежний сгнивший деревянный колодец был разобран начисто, а так как почва рыхлая и каменные стены нового колодца нельзя было ставить на такую почву, то пришлось сперва положить довольно значительных размеров деревянные лежаки, под ними устроить маленькие арочки из кирпича с цементом и потом уже возвести самые каменные стены колодца, основанием которых и явились арочки на лежаках, Над другими противоположными стенами каменного колодца была устроена большая арка, и теперь иконостас и вновь перестланный пол покоятся на прочных основаниях. Весь ремонт обошелся около 400 рублей.
Был произведен ремонт в Андреевском храме. 1903 года 9 января случился пожар в крестовой церкви, но был вскоре потушен. Успели сгореть лишь одна лестница, да балкон в стене, но дымом прокоптило весь иконостас и всю остальную живопись. С разрешения Арх.Арсения иконостас был промыт и покрыт лаком, а живопись на стенах была подновлена, лестница выстроена была заново каменная на цементе.
Монастырская пасека при мне была переведена из колод в рамочную систему; необходимо было сменить ульи, приобрести пчеловодные принадлежности. Все это и было сделано с затратою больше 1000 руб. Пасеку обнесли при мне деревянной изгородью, обошлась она около 300 рублей.
Вблизи монастырской пасеки находятся пчельники слобожан, где пчелы – больные. Монастырские пчелы заражались от слабожских и падали в большом количестве. Я отделил здоровых пчел от больных и перевел их в дальний пчельник, что находится в 8 верстах в удаленном лесу. Часть улеев на пчельник взята с пасеки, а часть куплена вновь. Этот дальний пчельник со всем необходимым в пчеловодском хозяйстве постройками обошелся около 150 рублей. Кроме расходов на постройку дальнего пчельника, приходилось ежегодно платить ведомству удельного леса по 15 коп. с улья.
Старый хутор весною во время половодья кругом заливало водою, так что не было общения между монастырем и хутором. Поэтому при мне хутор был перенесен на противоположную сторону оврага к востоку. На хуторе вместо прежней одной деревянной избы возведены две; из теса от старого хуторского амбара, что был без закромов устроили амбар с закромами, а внизу под амбаром был заново вырыт ледник и выложен он деревянным срубом; вырыт был и колодец и над ним поставлена часовня; заново были устроены деревянные хлева, конюшня, овчарня, курятник, и теплые отделения для коров; кроме этого был выстроен молотильный деревянный сарай. Все эти хуторские постройки покрыты тесовой крышей.
В молотильный сарай была приобретена одна конная молотилка, которая впоследствии была переведена от хутора в монастырь, вместо же нее на хутор купили еще новую конную молотилку. Устройства хутора с молотильным сараем и другими необходимыми в хозяйстве постройками обошлось около 2000 рублей.
Монастырский огород за Берновским домом при мне был удобрен: насыпали до 100 кубиков чернозему, по 3 рубля сажень сверх же этой насыпи намели навоз, так что весь огород был поднят на слой в две четверти. Еще удобрен был огород ниже скотного двора. Здесь было небольшое озеро с мочежниками и посреди его небольшой бугорок. Бугорок был срыт на один аршин и по всему огороду была сделана насыпь местами до 1 ½ аршина, местами в пол аршина (1\2) и четверти и только в некоторых местах не сделали насыпи.
Озеро было вычищено и ил из него употреблен на удобрение огородной почвы, сверх же усыпали навозом. Наконец, монастырский огород за земскою больницей был вдвое расширен и унавожен. Крестьянам платилось по 10 коп за каждый воз навоза – всего же примерно было около 200 возов. Сравнение почвы на огород, что около скотного двора, и удобрение почвы всех огородов, как то: за Берновским домом, около скотного двора и за земской больницей, — все это обошлось около 600 р.
Все три монастырских огорода обнесены тынообразными досчатыми ганками, причем два огорода, что за Берновским домом и около скотного двора, — соединены в один огород и окаймляются одной изгородью, которая около озера состоит не из ганок, а из круглого дубового тына. Каждая сажень изгороди вместе с материалам стоила около 60 коп.
Около часовни выстроил я караулку для наблюдения за лугами и лесом, — стоила она более 100 рублей.
Для мочения мочал вычистил озеро около караулки и обнес его плетнем и земляным валом, — истрачено на это около 150 рублей.
Также прошлый год к монастырским келиям, где прежде жил о.казначей, а теперь обитаю я, была пристроена передняя комната: снизу для обоих этажей возведена новая каменная стена на цементе. Из собора была устроена лестница. Все это обошлось около 150 руб.
На городском подворье в Казани был исправлено и поставлено каменное крыльцо с железной лестницей, стоило все это около 300 руб.
До моего наместничества посев и уборка хлебов производилась наемными крестьянами, при мне же этим стала заниматься братия, хотя такое трудничество многим не нравилось.
На помощь братии, когда в этом была нужда, приходили монастырские рабочие. Но как многих земледельческих орудий совсем не было приобретено, других же не хватало по причине их малочисленности, то при мне монастырь обзавелся многими земледельческими – хозяйственными орудиями, именно, были приобретены: одна сеялка, две конных молотилки, три веялки, одна травокосилка, одна жнейка, одна соломорезка, плуга, бороны, грабли и т.п., — всего до 1500 рублей. Так как при мне уборка хлеба и стана стала производиться вдвое дешевле, то затраты на обзаведение земледельческими орудиями была вскоре покрыта и оправдана.
Когда сами стали заниматься уборкой хлеба и стана, то прежних рабочих лошадей не стало хватать, да и прежде их не всегда хватало, а приходилось нанимать крестьянские лошади, — поэтому я к прежним 8 лошадям присоединил еще 12, а потом у нас стала уже 21 лошадь, каковое число поддерживалось до моего удаления с наместничества.
С покупкой лошадей пришлось купить новые конные сбруи, завести новые телеги, сани и проч. принадлежности. Старые же сбруи, телеги и сани при мне были исправлены. Сколько было израсходовано на это, — я не помню.
До меня не было овец в монастыре, при мне они были заведены; кроме овец были куплены новые свиньи и коровы и прежний состав рогатого скота увеличен. Что было истрачено на это, не помню, но то хорошо знаю, из всего этого извлекалась немалая польза для обители».
Батюшка писал: «При таких экономических условиях, среди которых я поступил на должность наместника, а именно при получении от моего предшественника иеромонаха Дионисия наличными деньгами около 6000 руб. и долга на сумму около 7000 руб. — все, начатые с момента моего вступления в отправление обязанностей ремонты, постройки, и закупки не могли быть оплачиваемы своевременно, тем более, что расходы были гораздо выше чем приходы. Согласно разрешения архиепископа Арсения, я занялся сперва уплатой прежних долгов, а ремонты с постройками проводились в счет будущих приходов. Так и велось до последнего времени: старые долги уплачивали, а вновь они росли. Долги с первого же года моего наместничества оплачивались в одно время, именно вокруг праздника Смоленской иконы Божией матери и окончательно в июле месяце.
Когда сдавал монастырское имущество новому наместнику архимандриту Андронику, то оказалось, что в обители имеется в запасе, — точной цифры не припомню, а указываю опять приблизительно, — соленой рыбы около ста пудов, ржаной муки – около тысячи пятисот, масла подсолнечного – около 25 пудов, коровьяго – около 6 пудов, деревянного – около 13 пудов, свечей восковых около 10 пудов, вощины – около 17 пудов, меду — тоже около 17 пудов, вермишели и макарон – четыре ящика, чаю – около 30 фунтов, сахару – семь голов, из них 6 голов – цельных, а одна – расколотая, груздей – около 40 ведер, сухих грибов — около 30 фунтов, также гречневой и пшенной крупы имеется в запасе до Великого поста, да и капусты – довольно и многого другого. Сдано было мною также овса около 500 пудов.
Монастырской братии выдано было мною одежды, кому и сколько – не помню; — хватит ее на целый год и даже больше. Всевозможного лесного материала, как дров, так и бревен, — сдано в изобилии. Домашнего скота при сдаче оказалось: лошадей – 21 голова, коров с телками и бычками – около 50 голов и свиней — около 40 голов. Посева ярового и озимого: рожи, гречихи, проса, гороха, картофеля, — сдал я около 40 десятин.
Представляемый мною доклад был самым верным опровержением дошедших до меня слухов и обвинений, будто Седмиезерная обитель в мое наставничество пришла в большой упадок.
Правда, за обителью числятся долги, но они были ежегодно, с того времени, как я сам принял от иеромонаха Дионисия долг около 7000 руб., при этом прежние долги, сделанные другим, уплачены уже мною, мои же последние долги были так не велики, что я думал уплатить около Смоленской (об этом я писал и выше), но мне не пришлось этого сделать, потому что я был удален от должности наместника. Да и то должно принять во внимание, что мною не только уплачены были долги иеромонаха Дионисия, но и увеличен неприкосновенный капитал более чем на 6000 руб., так что теперь обитель имеет неприкосновенного капитала вместо 40000 около 46700 руб. Еще и то должно иметь в виду, что состав братии был удвоен и вместо прежних 60-70 человек при мне жило в обители около 130 человек, а одеть, обуть, и прокормить их чего-нибудь да стоило.
Каждый беспристрастный человек, если принять во внимание уплату прежних, сделанных не при мне долгов, увеличение неприкосновенного капитала, расходы как по содержанию вдвое увеличенной братии, так особенно по ремонту и стройке разного рода зданий и помещений, чего до меня не было, — то признает наличность настоящих долгов обители, как вполне естественное явление, а не как результат бездумного управления обителью и хищнического воровства монастырских доходов, в чем упрекали меня.
В заключение довольно подробного доклада о моей деятельности за время наместничества, считаю не лишним упомянуть, что мною на мои личные средства и средства моих благодетелей, еще до моего наместничества, выстроена для обители церковь во имя преподобного Евфимия Великого и святителя Тихона Задонского; вся утварь в эту церковь приобретена — не на монастырские средства, стенная внутренняя живопись в мое наместничество — также на мои средства.
В тоже время до моего наместничества возведен корпус, — так называемые наместнические покои, — со всеми удобствами; — все это опять таки с моих трудов и потов, а не на монастырские средства; только на поправку корпуса с разрешения Архиепископа Арсения дано из монастырских сумм 100 руб. Теперь эти покои отняты у меня и в них обитает новый наместник».
После этих событий и отстранения в 1908 году от должности «батюшка чуть не умер от потрясения». Он был оставлен всеми, одиноким и без всяких средств. Сначала он уехал к своему соседу – землевладельцу Бернову, который даже готов был домик для него построить, чтобы тот остался жить, а потом переехал в Казань к одной бедной попечительнице.
Духовный сын старца Гавриила, будущий священномученик Иувеналий (Масловский), в то время игумен псковской Спасо-Елеазаровой пустыни, выхлопотал перевод старца к себе.
«В дороге до Пскова батюшка был в мирном настроении. Бури минувших ревизий и отставки не вызывали в нем ропота, недовольства или упадка духа. Для него все неожиданности внешние имели смысл внутренний. В себе самом, в своих сладостных мирных чувствах он видел, что Господь с ним и за него и потому с тем большей покорностью и смирением он готов был терпеть всякие напасти от врага и людей.
“На Господа уповая не изнемогу (ПС.25,1)”»
(Архимандрит Симеон Холмогоров «Един от древних»).
