Чернова Анастасия,
к. ф. н., ответственный секретарь газеты «Православная Москва».
Доклад на семинаре «Традиционная православная культура русского народа
как элемент системы духовно-нравственного образования и воспитания»
XXIV Международных Рождественских образовательных чтений
27 января 2016 года, Аванзал Храма Христа Спасителя, г. Москва
Художественное изображение небесного царства в фольклорном тексте предполагает наличие и реального, земного мира; их противопоставление, причудливое переплетение сверхъестественного с действительностью составляет основу сказочного конфликта.
О.И.Шабалина в кандидатской диссертации «Фольклорное сознание как способ духовно-практического освоения действительности» (2000) расширяет сказочный конфликт до универсального признака всего фольклора в целом. Она называет «противоречие между реальным миром, каким он дан вне и независимо от человека, и миром желаний, устремлений, мечтаний человека, то есть идеальным миром» [Шабалина, 2000] – движущей силой фольклорного сознания. Именно в фольклоре, по мнению Шабалиной, «разыгрывается драма этих двух миров, драма человеческой жизни; происходит постоянный поиск человеком гармонии между своим внутренним, идеальным миром и внешним по отношению к нему, реальным миром» [Там же].
Общая аксиологическая направленность конфликта обусловлена народным отношением к рассказанным событиям, которые можно расценивать двояким образом: как правду или как выдумку. На основе такого разграничения фольклористы выделяют два больших раздела: сказки и несказочную прозу. Сказка – это, прежде всего, выдумка, фантазия. По определению В.Я.Проппа, это «нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность» [Пропп, 1976. С. 87]. Конфликт мечты и действительности в сказке носит характер условно-утопический.
Если народная сказка, реагируя на многие жизненные проблемы, предлагает их «справедливое, но утопическое разрешение» [Зуева, 2002. С. 217], то в несказочной прозе (легенде, предании, быличке, меморате и др.) характер взаимодействия идеального и реального мира отличается большей достоверностью. Например, в легенде самое необыкновенное и сверхъестественное событие воспринимается как реальное, поэтому острого конфликта между разными духовными мирами (идеалом и обыденностью) не возникает.
Категория чуда пронизывает всю художественную структуру легенды, определяя систему образов и поэтику. Важно отметить, что, в отличие от предания, «события легенд протекают одновременно в прошлом, настоящем и будущем» [Там же, с. 87].
Такая вневременность образуется целостностью двух миров. Мы говорим про общий художественный принцип, лежащий в основе жанра. Внутри же самого единого реально-идеального пространства легенды могут возникать свои сюжетные противопоставления и конфликты, которые, однако, не затрагивают общую аксиологическую установку на восприятие чуда как достоверности.
Например, в христианской легенде «О святой Февронии» социально-бытовой конфликт прослеживается как между Февронией и князем, который не сразу исполняет свое обещание, так и между Февронией и жителями села Ласково, которые смеются над ней: «Посадил ее в сани, едут, а наши ласковские смеются над ней, кричат ей вслед: «Вон нашу дурочку в санях повезли с князем венчаться» [Народная проза, 1992. С. 508]. В первом случае конфликт разрешается свадьбой, во втором – примирением и покаянием: «Стали ей тут молиться, праздники ее почитать, молебны служить, ну, простила она нас, стало наше село прибавляться. <…> Святая Хаврония была наша ласковская, благочестивая была, Богу все молилась, а наш народ смеялся над ней, дурочкой ее считал. А она вон какая была: сама святость получила, да и мужа прославила» [Там же]. Жизнь благочестивой Февронии проходит сквозь все века, являясь событием не только далекого прошлого, но и настоящего: «Она и теперь, говорят, ходит сюда Богу молиться. Да знамо, мы, грешные, ее не видим, а благочестивые люди видят иногда огонек в церкви, есть у нас такие» [Там же]. Прошлое, настоящее и будущее время оказываются здесь едиными, а земной, видимый мир непременно содержит в себе измерение чудесного, которое является его важнейшей частью.
Похожий тип идеализации представлен и жанром фольклорного предания, чудо реальности – взаимодействие миров видимого и невидимого – проявляется здесь, как правило, в изображении частных судеб исторических деятелей, при этом конкретные подвиги осмысливаются как типические и «предстают чаще всего в идеальном свете» [Зуева, 2002. С. 191]. Герои преданий – цари и полководцы – нередко обладают особым чутьем к незримым явлениям мира, они способны предугадывать развитие исторических событий и в непростой ситуации делать выбор, единственно верный и победоносный. Их готовность к тому или иному важному поступку определяют небесные видения, а не трезвый логический расчет.
Так, например, полководец Суворов никогда не начинал сражения, «прежде чем не окончится обедня на небе, которую служат ангелы и которую видел только он один» [Народная проза, 1992. С. 249]. Предание изображает «отчаянное положение», в котором как-то раз оказался полководец с небольшим отрядом. И, несмотря на то, что «его могла спасти только одна быстрота нападения, он приказал не двигаться с места и не мешать неприятелю; сам же, сложа руки и сняв шапку с седой головы, слушал ангельскую обедню; долго продолжалась она, долго стоял неподвижно дедушка, вперев свои очи в небо» [Там же]. Кажется, страшное поражение теперь неизбежно. Ведь «сильно укрепились за это время враги…». Однако, вопреки очевидности, «когда кончилась небесная служба, очнулся полководец и, быстро построив своих, начал нападение, и солдаты сами удивлялись, с какой легкостью они разбили неприятеля, столь многочисленного и казавшегося сильным» [Там же].
События идеального и реального миров оказываются взаимосвязанными. Обедня, которая невидимо совершается на небе, охватывает и земное пространство. Такая пространственно-временная целостность образуется в легендах и преданиях на уровне объективной данности и выполняет фатическую функцию. Различаться может лишь глубина субъективного восприятия. Если одни люди способны почувствовать и распознать небесные видения, то для других – идеальный мир остается скрытым, хотя и познаваемым при особых условиях.
Так, в том же самом предании повествуется об одном из адъютантов Суворова, который «выразил сомнение насчет того, что видел фельдмаршал, и для удостоверения хотел просить последнего показать ему небесное видение. Старик, как бы предвидя сомнения адъютанта, подозвал его, не решавшегося выразить свое желание, и приказал ему снять сапоги с ног и стать правою ногою на его левую и поглядеть, перекрестясь, через его голову. Когда адъютант в точности исполнил приказанное, то увидел разверстые небеса и ангелов Божиих, служивших обедню на облаках» [Там же]. Для того чтобы прозревать божественные события небесного царства, человеку необходимо приложить некоторые усилия.
В демонологических рассказах, быличках и бывальщинах, потусторонний мир проникает в повседневную реальность, и человек, настойчиво и необратимо, независимо от своего желания, встречается с нечистой силой. Эта встреча может иметь самые непредсказуемые последствия: трагический исход (в бывальщинах) или чудесное спасение (в быличках). Несмотря на то, что каждому демоническому существу – черту, домовому, баеннику, овиннику, кикиморе, лешему, полевому, водяному, русалке или оборотню – присуще свое типичное поведение, можно выделить и некоторые общие признаки, свойственные всем видам. Эти признаки связаны с местом и временем появления нечистой силы.
По наблюдениям Т.В.Зуевой, встреча человека и демона происходит в особое время: «в “нечистое”, пограничное время года и суток: в святочные “страшные вечера”, в купальскую ночь, в полдень, в полночь, перед рассветом, после заката солнца. Все происходит в сумерках, беспросветной ночью, в тумане, при свете месяца» [Зуева, 2002. С. 206]. Пространство встречи должно быть обособленным, удаленным от шумных и многолюдных мест. Демоны появляются «в пустынных и опасных местах (пустоши, лесные дебри, болота, перекрестки и росстани безлюдных дорог, пещеры, ямы, водоемы, омуты, водовороты)» [Там же].
Другой тип взаимодействия миров мы найдем в духовных стихах. Если в несказочной прозе – легендах, преданиях и быличках – сама повседневность осмысливается как фантастическая, человек постоянно соприкасается с таинственными и непознанными явлениями иной реальности, то в духовных стихах различается не столько земное и небесное, мир видимый и мир невидимый (которые в определенных случаях могут становиться едиными), сколько жизнь христианская и мирская. Это различие касается именно человеческой жизни, которая может быть греховной или святой, а не общих законов устройства мироздания, сформированных Божьим промыслом.
С.Е.Никитина в послесловии к сборнику Г.П.Федотова «Стихи духовные» пишет о неправомерности выделения некоторыми исследователями в духовных стихах принципа дуализма. В них, напротив, господствует «идея всесильной божественной власти», «все происходящее в них делается по Божьему велению».
Противоположная Богу сила – дьявол, могущественный лишь по отношению к слабым и грешным по природе людям, на самом деле ничтожен.
В духовных стихах утверждается, что «победа Кривды на земле временна, а небеса, где находится Правда, всемогущи, то есть необходимый признак дуализма – равенство сил Бога и дьявола – явно отсутствует» [Никитина, 1991. С. 142].
Образ внешнего мира в духовных стихах оказывается цельным и единым: мать-сыра земля безгрешна, насыщенна Святым Духом. Грех же заключен в самом человеке, в глубинах его души. Именно поэтому вещный, физический мир, по справедливому наблюдению С.Е.Никитиной, характеризуется в духовных стихах как «идеальный мир фольклорной нормы», что отражается системой постоянных эпитетов: на матушке-сырой земле текут реки быстрые, стоят леса темные, дуют ветры буйные, светит солнце красное. Напротив, душевный мир «обычного человека по своей воле творящего грех, – это «мир, во зле лежащий», отступление от идеальной нормы (душа грешная, житие суетное, мысли нечестивые)» [Там же, с. 140]. Таким образом, «противопоставления добра и зла, правды и кривды, праведности и греха являются внутренней пружиной, разворачивающей сюжет духовных стихов» [Там же].
Такие же мотивы развиваются и в русских пословицах. Кроме того, подчеркивается временность земной жизни: «На сем свете мы в гостях гостим», а также трудность и земная тягота: «Из светлого рая, да на трудную землю» [Даль, т. 1, 1984. С. 229]. Внешний мир становится продолжением души человека. Особое внимание обращается именно на душевные качества: на добродетель и порок, на оттенки чувства любви или ненависти и т.д. В отличие от духовных стихов и лирических песен, фольклорная идеальность мира в пословицах почти не наблюдается, идея взаимодействия миров имеет психологическую функцию.
Если в духовных стихах фольклорная идеальность связана, прежде всего, с природным миром, который сотворен Богом, а потому исполнен благодати и прекрасен, то в лирических песнях идеальность проявляется через единство человека и природы: внутреннее – чувства, мысли, впечатления – выражается через внешние реалии. Так, свежие цветы, травы и деревья, яркий свет, тепло, солнце, заря, звезды символизируют радость, любовь и молодость. Напротив, поникшие цветы, сломанное дерево, бурная погода, ветер, метель, мрак, болото, пустынные поля, смятая трава обозначают тоску, болезнь и долгую разлуку.
Фольклорная идеальность мира, также как и взаимодействие между идеальным миром и реальным, выражается в каждом фольклорном жанре по-своему и определяется различными функциями. Согласимся с О.И.Шабалиной, которая считает подобную «драму миров» движущей силой фольклорного сознания, однако уточним, что логичнее говорить не только о противоречии, но и о взаимодействии двух миров. Ведь именно благодаря их взаимодействию образовывается важнейшая константа, связанная с «народно-песенным способом мышления», – фольклорная идеальность мира. Аксиологическая константа фольклорной идеальности формирует такое пространство и время, в которых мечта и реальность слиты воедино. Это идеальное царство, существующее по своим внеземным законам, оно герметично по отношению к новым духовным веяниям и не содержит внутри себя принципа дуализма.
Таково иное царство в волшебной сказке, на поиск которого отправляется Иванушка-дурачок, такова смысловая сердцевина художественного измерения в легендах и преданиях, таков, наконец, видимый мир в духовных стихах, созданный Богом и не тронутый еще страстями человека. Если в волшебных сказках, легендах, преданиях и духовных стихах константа фольклорной идеальности мира, соединяя мечту и реальность, выполняет символическую и фатическую функции, то в лирических песнях единство внутреннего мира человека и природы осуществляет психологическую функцию.
В демонологических рассказах иное царство, или идеальный мир, обозначить труднее: если в легендах «рассказчик стремится преодолеть бытовое осмысление событий, выходит на уровень вечных, вневременных ценностей», то в быличках, по мнению И.А.Голованова, такого экзистенциального прорыва нет. Обращенность к сверхъестественным событиям в демонологических рассказах прослеживается лишь на бытовом уровне, тогда как в легендах, преданиях и духовных стихах – на сакральном. Это фундаментальное различие связано с особенностями восприятия, оценка реальности происходит под определенным углом зрения, что формирует специфику того или иного жанра. По верному замечанию И.А.Голованова, «жанр выступает вариантом интерпретации действительности с точки зрения носителей фольклора» [Голованов, 2009. С. 37].
Универсальный принцип двоемирия, пронизывающий все жанры устного народного творчества, определяет характер художественного конфликта, а также тип идеализации, которая выражается константой фольклорной идеальности мира. Проведенный анализ фольклорных произведений показал, что константа фольклорной идеальности мира присутствует и в условно-утопической реальности волшебной сказки, и в чудесной действительности легенд, преданий, быличек, и в духовных стихах, транслирующих оппозицию христианской и мирской жизни, а также в лирических песнях, но выполняет различные функции.
В волшебных сказках, легендах, преданиях и духовных стихах константа фольклорной идеальности мира, определяя вневременность ситуации, осуществляет символическую и фатическую функции, которые направлены на формирование аксиологических свойств иного царства. В лирических песнях константа фольклорной идеальности мира, подчеркивая единство настроения человека и состояния природы, выполняет психологическую функцию. Также психологичекая функция обуславливает два типа восприятия рассказчиком чудесных событий – обращение к занимательной стороне описываемого явления в демонологических рассказах и устремленность к видению бытийной тайны, красоты и святости мироздания в легендах, преданиях и духовных стихах. В первом случае психологическая функция связана с развлекательными целями, а во втором – выражает экзистенциальный прорыв и приближается по своему значению к фатической и символической функции константы фольклорной идеальности мира.
Библиография
- Голованов, И.А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX-XXI вв.): Монография / И.А.Голованов. – Челябинск: Энциклопедия, 2009. – 251 с.
- Даль, В.И. Пословицы русского народа: Сборник: В 2 т. / В.И.Даль. – М.: Художественная литература, 1984. – Т.1. – 383 с.; Т. 2. – 399 с.
- Народная проза. Серия: Библиотека русского фольклора / Сост. С.Н.Азбелев. – Т. 12. – М.: Советская Россия, 1992. – 608с.
- Никитина, С.Е. «Стихи духовные» Г.Федотова и русские духовные стихи. Послесловие / С.Е.Никитина // Г.П.Федотов. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). – М.: Прогресс, Гнозис, 1991. – С. 137 – 153.
- Пропп, В.Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи / В.Я.Пропп. – М.: Наука, 1976. – 327 с.
- Шабалина, О.И. Фольклорное сознание как способ духовно-практического освоения действительности [Электронный ресурс]: автореф. дис. … канд. филос. наук: 09.00. 01 / Шабалина Ольга Ивановна. – Магнитогорск, 2000. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/folklornoe-soznanie-kak-sposob-dukhovno-prakticheskogo-osvoeniya-deistvitelnosti
