Протоиерей Олег Митров. Жизнеописание протоиерея Матфея Константиновского, духовника Н.В. Гоголя

Материалы, поданные в Комиссию, представляют собой жизнеописание и различные биографические очерки столетней и более давности. Многие из них поданы в публицистической манере позапрошлого века, со многими отступлениями, поучениями, историями, цитатами из разных духовных и светских книг, толкованиями снов и т.д.

Помимо жизнеописания протоиерея Матфея Константиновского, поданные в Комиссию материалы содержат воспоминания, переписку, проповеди, выписки из архивных документов и т.д. Исследование произведено с максимальной степенью подробности (1157 страниц!), порой совершенно излишней, поскольку за многочисленными рассуждениями, отступлениями и историческими параллелями составителей теряется основная канва сюжета.

Прежде, чем обратиться к фактам, представленным в материалах, касающихся жизни о. Матфея, хотелось бы напомнить те критерии, которыми руководствуется Русская Православная Церковь при канонизации святых. Во всяком случае, при канонизации всех тех, кто не принял за Христа мученическую кончину. Эти критерии определены Высшей Церковной властью – Священным Собором Православной Российской Церкви 1917–1918 годов и обязательны для исполнения на всей канонической территории Русской Православной Церкви. Эти критерии определены для местночтимых святых. Но следует помнить, что критерии при канонизации местночтимых святых и чтимых общецерковно одинаковы. Эти критерии, эти условия канонизации таковы: «Для причтения угодника к лику местночтимых святых необходимо, чтобы богоугодная жизнь праведника была засвидетельствована даром чудотворения по кончине его и народным почитанием его» [1].

Для рассмотрения вопроса о канонизации подвижника, необходимо собрать документы, убедительно свидетельствующие о почитании праведника в наше время, о чудесах и молитвенной помощи по его предстательству; при этом необходимо обратить внимание на то, что все случаи исцелений, по молитвам представляемого к канонизации лица, должны быть убедительным образом документированы [2]. Этот документ, определяющий этап подготовки материалов к канонизации соответствует решению Поместного Собора 1917–1918 годов, в котором говорится, что «прежде прославления святого чудеса его, записанные чтущими его память и священнослужителями, проверяются особой комиссией <…> с благословения Высшей Церковной Власти» [3]. В настоящее время такой комиссией является Комиссия Священного Синода Русской Православной Церкви по канонизации святых, которую мы обычной называем Синодальной комиссией по канонизации святых.

Теперь обратимся к жизнеописанию протоиерея Матфея Константиновского.

Отец Матфей родился 6 ноября 1791 года в семье диакона села Константинова Новоторжского уезда Тверской губернии Александра Андреева. Родители жили бедно, но благочестиво.

Восьми лет отрок был определен в Новоторжское Духовное училище и, как не имевший фамилии, по обычаю того времени, получил ее по названию села.

Отличался он среди сверстников не только успехами в науках, но и скромностью и благочестием. Любил подавать милостыню.

Из училища Константиновский перешел в Тверскую Духовную семинарию.

В семинарии у него появилось желание постричься в монахи, однако в это время – в 1810 году – умер его отец, и ему не удалось исполнить свое намерение, так как у него на руках остались мать и две малолетние сестры. Окончив семинарию в 1813 году двадцати двух лет от роду, он в ноябре этого же года повенчался с дочерью сельского священника Марией Дмитриевной Григорьевой, а в феврале 1814 года архиепископ Тверской и Кашинский Мефодий рукоположил его во диакона погоста Осечно Вышневолоцкого уезда. В этом сане отец Матфей прослужил семь лет. Всю домашнюю и полевую работу он, как это и было тогда принято у сельских клириков, должен был делать сам вместе со своей семьей.

В сельских трудах отец Матфей не потерял интереса к духовному просвещению. Каждое воскресенье после литургии он отправлялся с проповедью в окрестные деревни, где жило много старообрядцев.

При всей бедности диакон Константиновский не искал лучшего. На уговоры домашних просить священнического места он отвечал: «Нужно ждать, когда и куда Бог призовет». Наконец, в конце октября 1820 года архиепископ Тверской Симеон рукоположил отца Матфея в сан иерея и определил на служение в село Диево Бежецкого уезда. Местные жители, состоявшие в основном из карелов, были совершенные язычники, и в течение тринадцати лет отец Матфей упорно проповедовал среди них веру Христову.

В марте 1833 года отец Матфей по просьбе крестьян, желавших видеть его своим священником, был переведен в село Езьско. Здесь он ревностно продолжал свое миссионерское служение.

В 1836 году Тверской архипастырь перевел отца Матфея, как ревностного священника и проповедника, в Спасо-Преображенский храм города Ржева. В городе к этому времени проживало большое количество раскольников разных толков.

В Ржеве отец Матфей прослужил двадцать лет. В мае 1849 года он был назначен настоятелем ржевского Успенского кафедрального собора, где и оставался до самой своей кончины.

Отец Матфей вел строгую, подвижническую жизнь. После рукоположения он не вкушал мяса, особенно строго соблюдал посты, первую и Страстную недели Великого поста он проводил без пищи.

В каждом месте своего служения о. Матфей заботился о благолепии храмов, организовывал сбор пожертвований на их ремонт и украшение.

Он не терпел неблагоговейного поведения в храмах, пресекал разговоры во время богослужения. Отец Матфей строго соблюдал церковный устав, не допускал никаких сокращений в службе, не любил поспешности в чтении и пении.

Он часто совершал Божественную литургию, а последние восемь лет стремился приносить бескровную Жертву ежедневно.

Отец Матфей, по свидетельству современников, обладал даром слова. Он старался ознакомить своих прихожан с основными истинами христианской веры. Пред совершением каждого таинства он говорил слово, в котором объяснял важность и значение того или другого таинства. Каждый праздничный и воскресный день он проповедовал в храме. Когда в 1838 году его правящий архиерей, высокопреосвященный Григорий, возвел его в сан протоиерея, то в грамоте указал, что он удостоен этой награды «за непрерывное, ясное, весьма сильное и убедительное проповедание слова Божия».

Кроме проповеди в храме о. Матфей ежедневно назидал приходивших к нему в своем доме, давал духовные советы, разрешал недоумения, вразумлял, утешал.

Отдельной заботой ржевского пастыря было искоренение усилившегося в городе в то время раскола.

Отец Матфей стремился к постоянному совершению Иисусовой молитвы, каждый день читал Евангелие, апостольские послания, жития святых.

Благотворительность и странноприимство украшали жизнь о. Матфея, привлекали к нему сердца людей. Всякий избыток он спешил разделить с неимущими; в воскресные и праздничные дни созывал в свой дом бедных и нищих, разделял с ними свою трапезу и нередко сам служил им при столе. Он готов был с голодным поделиться последним куском хлеба, с нагим – последнею одеждою.

В жизни о. Матфея было немало тесных обстоятельств, но он, преданный воле Божией, никогда не впадал в уныние, но безропотно переносил все невзгоды.

Итак, по ознакомлению с материалами вырисовывается образ благочестивого пастыря, ревностного подвижника, заботившегося и о храмах Божиих, и о благоговейном богослужении, и о проповеди слова Божия, милосердного христианина, всю свою жизнь помогавшего бедным и нуждающимся, молитвенника, проповедника, миссионера.

В то же время, в предоставленных материалах есть факты, которые могут скорее смутить читателя, нежели укрепить в благочестии.

Постоянно в скобках идут какие-то предположения и гипотезы, порой весьма натянутые и сомнительные. Так составители утверждают, что герой «Откровенных рассказов странника…» не литературный персонаж, а реальный человек, и еще предполагают, что он получил наставление о молитве именно от о. Матфея [4]. В поданных материалах «Откровенные рассказы странника…» цитируются неоднократно. Авторы также, в качестве гипотезы, размышляют о возможности знакомства святого праведного Иоанна Кронштадтского и о. Матфея [5].

Странный совет о. Матфея приводится в воспоминаниях протоиерея Иоанна Беллюстина – «требуйте и приказывайте, чтобы ваши люди в Великий Пост ели с маслом и пили водку; это необходимо для поддержания их сил» [6]. Ну масло понятно, а водку зачем?

Дочери о. Матфея является его «дух». В ответ на ее сомнения от Бога ли видение, «о. Матфей» говорит: «Нет, это не от врага; враг не может советовать мир; а это – мой дух» [7].

Современники вспоминают, что о. Матфей «довольно резко иногда отзывался и судил» о митрополите Филарете (Дроздове) [8]. Составители считают, что поводом к охлаждению о. Матфея к митрополиту Филарету стали два случая. Первый связан с мнением владыки, поданным им в Священный Синод, когда о. Матфей внес в ржевский собор мощи неизвестного происхождения и поставил их на поклонение. А второй касается дела о закрытии раскольнической моленной и обращении ее в единоверческую церковь. Хотя составители всячески пытаются сгладить впечатление от этих двух эпизодов, но факты подтверждают, что обе истории (внесение в храм и почитание мощей неизвестного происхождения без благословения правящего архиерея и насильственное закрытее старообрядческой часовни, в котором о. Матфей принял самое живое участие) действительно имели место.

Протоиерей Димитрий Константиновский, сын о. Матфея, цитирует и довольно своеобразно комментирует один документ:

«В сведениях о расколе по Тверской губернии записано, что “с 1830 года открылась в Бежецком уезде секта, которой еще и названия официально не усвоено, известная в народе под именем Богомолов. Общество их состоит из одного сословия крестьян. Они ревностно посещают православные храмы, постоянно говеют в посты и приобщаются Святых Таин. Уважение их к православному духовенству и прочие знаки внешнего христианского благочиния безукоризненны. Но особенность их нравственной жизни состоит в том, что они решительно отвергают брачную жизнь (совершенная неправда: они живут по завещанию Апостола, I Коринф., гл. 7, ст. 8, 9, 32, 33 и 38). Никогда не участвуют в общественных увеселениях, даже самых обыкновенных в крестьянском быту; в праздники, после церковной службы, дома они продолжают молитвы, поют акафисты; разговоры ведут тихие и невеселые; самые песни их унылые и состоят из стихов духовного содержания, изображающих суеты жизни, вечные мучения, сладость Рая и т.п.; лица их отличаются выражением тоски, одежда черная. Большею частию, секта сия состоит из девиц, вдов и пожилых, неженатых, мужчин; есть между ними и женатые, но замечается, что, по вступлении в общество Богомолов, у супругов не бывает более детей”. – И это названо расколом, а Богомолы – еретиками; желал бы знать, в чем же состоит православие?!?

<…> во главе между Богомолами и первым был Батюшка Матвей Александрович; в Ржеве этих людей называли “Матвеистами” и “секты Матвеевской”» [9].

Получается что гнушение браком, рождением детей, унылые лица с выражением тоски, отказ от народных песен, черная одежда – все это для о. Димитрия является признаками сугубого православия, проповедуемого его отцом – протоиереем Матфеем?

Если же говорить в целом, то следует отметить такие ярко проявившиеся черты подвижника как: чрезвычайная требовательность к себе и окружающим, склонность к монашескому аскетизму, полнейшее пренебрежение земным, с чаянием небесного, постоянное стремление поучать и вразумлять пасомых (чаще всего используя «богословие страха»).

Все эти черты о. Матфея проявились и в его взаимоотношениях с Н.В. Гоголем, которые в конце XIX – начале XX века стали предметом острой полемики.

Составители приводят очерк Ивана Леонтьевича Леонтьева «Гоголь и о. Матвей Константиновский». И хотя их цель рассказать о нападках на о. Матфея, но некоторые эпизоды из этого очерка не могут не смутить читателя.

«В Оптиной пустыни я слышал такой рассказ о первой встрече, в одном Московском доме, Гоголя с <…> о. Матвеем Константиновским. Гоголя представляют отцу Матвею. Отец Матвей строго и вопросительно оглядывает Гоголя:

– Вы какого будете вероисповедания?

Гоголь недоумевает.

– Разумеется, православного!

– А вы не лютеранин?

– Нет, не лютеранин…

– И не католик?

Гоголь окончательно был озадачен:

– Да нет же, я православный… Я – Гоголь!..

– А по-моему, выходит – вы просто… свинья!! – бесцеремонно отрезал отец Матвей. – Какой же, сударь, вы православный, когда не ищете благодати Божьей и не подходите под пастырское благословенье?..

Гоголь смутился, растерялся и затем, во все время беседы отца Матвея с другими гостями, сосредоточенно молчал. Очевидно было, резкое слово Ржевского протоиерея произвело на него неотразимое впечатление» [10]. (Необходимо заметить, что некоторые авторы, держащиеся другого мнения, считают этот рассказ выдуманным).

Или эпизод из предсмертных часов Гоголя, описанный Розановым в статье «Небесное и земное», который не отрицают и оппоненты [11]:

«Гоголь весь встрепенулся, когда приехал любимый и почитаемый друг. Он его напутствовал. Гоголь уже от всего отрекся, от суеты, славы, литературы и, казалось, примирился с Богом. “Нет еще примирения, – сказал ему о. Матвей, – отрекись от Пушкина и любви к нему: Пушкин был язычник и грешник”.

Гоголь затрепетал. Вот когда нож вошел под ребро и дошел до сердца и остановился с вопросом. <…> Конечно, грудь его разорвалась от отчаяния («Новое Время», 11 декабря 1901 г., № 9528)» [12].

В представленных полемических статьях встает и вопрос о влиянии о. Матфея на решение писателя сжечь второй том «Мертвых душ».

Протоиерей Федор Образцов в своей статье пересказывает беседу о. Матфея с Тертием Ивановичем Филипповым:

«– Говорят, что вы посоветовали Гоголю сжечь 2-й том Мертвых Душ?

– Неправда и неправда… Гоголь имел обыкновение сожигать свои неудавшиеся произведения и потом снова восстановлять их в лучшем виде. Да едва ли у него был готов 2-й том; по крайней мере, я не видал его… Дело было так: Гоголь показал мне несколько разрозненных тетрадей с надписями: “Глава”, как обыкновенно писал он главами. Помню, на некоторых было надписано: глава I, II, III, потом, должно быть, VII, а другие – без означения; просил меня прочитать и высказать свое суждение. Я отказывался, говоря, что я не ценитель светских произведений, но он настоятельно просил, и я взял и прочитал. Но в этих произведениях был не прежний Гоголь. Возвращая тетради, я воспротивился опубликованию некоторых из них. В одной или двух тетрадях был описан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие черты, которых… во мне нет; да к тому же еще с католическими оттенками, и выходил не вполне православный священник. Я воспротивился опубликованию этих тетрадей, даже просил уничтожить. В другой из тетрадей были наброски… только наброски какого-то губернатора, каких не бывает. Я советовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что осмеют за нее даже больше, чем за переписку с друзьями!..

– Говорят даже, что Гоголь сжег свои творения, потому что считал их греховными?

– “Едва ли”, – в недоумении сказал о. Матфей, – “едва ли”… Он как будто в первый раз слышал такое предположение. – “Гоголь сожег, но не все тетради сожег, какие были под руками, и сожег потому, что считал их слабыми”» [13].

На взаимоотношения Н.В. Гоголя и о. Матфея составители представляют разные мнения. Сами они считают, что о. Матфей помог Н.В. Гоголю умереть христианином. Например, на стр. 935 приводится отрывок статьи Е. Поселянина «Гоголь и протоиерей Матфей Ржевский», опубликованной в «Московских Ведомостях» № 57 27 февраля (12 марта.) 1902 года. Автор пишет: «Пусть погиб том Мертвых Душ, – можно думать, далеко не совершеннейшее произведение Гоголя. – Спасена его душа» [14].

И.Л. Щеглов (Леонтьев), В.В. Розанов, Д.С. Мережковский, протоиерей Василий Зеньковский, архимандрит Киприан (Керн) в своих статьях обвиняли о. Матфея в том, что он своим ригористическим духовным руководством довел Гоголя до жестокой депрессии, упадка физических сил, и все это привело к трагическому сожжению рукописи второго тома «Мертвых душ» и скорой смерти писателя.

Но если обратиться к биографам Н.В. Гоголя, то среди них можно встретить авторов, придерживающихся иного мнения о влиянии о. Матфея на Гоголя. Например, Мочульский К.В. пишет: «Мы приходим к следующим выводам: познакомившись через графа Толстого с ржевским священником, Гоголь сразу почувствовал духовную высоту этого скромного батюшки-мужичка. Отец Матвей осудил “Переписку” за отсутствие в ней подлинного христианского смирения и за претензию автора на вселенское учительство. Он стал влиять на Гоголя, стараясь приблизить его к евангельскому идеалу и углубить его внутреннюю жизнь. В момент религиозного кризиса Гоголь обратился именно к о. Матвею, признавшись ему, что теряет веру; о. Матвей своими наставлениями и молитвами помог Гоголю пережить кризис».

Другой исследователь творчества Гоголя Владимир Воропаев пишет еще более определенно: «Не подлежит сомнению, что ставший своего рода классическим образ отца Матфея как мрачного фанатика, едва ли не сгубившего Гоголя, не имеет ничего общего с действительностью. Невозможно отрицать его влияния на Гоголя перед кончиной, в феврале 1852 года. Но столь же несомненно, что этот священник, достигший высокой степени духовной жизни, как никто другой понимал его душевное устроение».

При таком разномыслии авторов, писавших на эту тему, единственный вывод, который остается сделать читателю, можно сформулировать так – вопрос о взаимоотношениях Н.В. Гоголя и его последнего духовника – сложный, дискуссионный и неоднозначный.

Чудеса, исцеления, благодатная помощь, почитание

Помимо похвалы человеческой (жизнеописания, составленного по воспоминаниям людей, знавших и любивших о. Матфея), для церковного прославления подвижника необходим ответ на вопрос – а прославлен ли он Господом Богом? Существуют ли бесспорные чудеса, исцеления, совершенные по его предстательству? Выходит ли его почитание из близкого круга? Обращались ли к нему за помощью и молитвой православные христиане прошлых веков, обращаются ли к нему современные христиане, или память о нем хранили только книги?

Поданные в комиссию материалы содержат описания нескольких чудесных явлений.

Во-первых, это предвидение о. Матфеем время кончины его болевшей супруги. Находясь в Петербурге, 11 марта 1854 года он просил Святейший Синод дозволить ему ехать в Ржев для погребения жены, хотя она в это время еще была жива.

Во-вторых, это несколько явлений о. Матфея во сне дочери, сыну и одной женщине из г. Ржева (при жизни и после кончины).

В-третьих, это видение священнику Иоанну Итомлинскому, когда он, отправляясь ко сну, вдруг увидел о. Матфея совершающим богослужение в алтаре в белых ризах.

И, в-четвертых, это довольно спорное свидетельство одного почитателя о. Матфея – протоиерея Федора Образцова о его предсказаниях. Их пересказал Иван Леонтьевич Щеглов, встречавшийся с протоиереем Федором в Твери в 1903 году. Он пишет:

Я «натолкнулся на маленькую мимоходную заметку о воспоминаниях протоиерея Ф. Образцова об о. Матвее, появившихся в Тверских Епархиальных Ведомостях» [15]. И «решил лично повидать почтенного автора воспоминаний – ныне настоятеля Покровской церкви в Твери – протоиерея Федора Ивановича Образцова. <…>

На встречу ко мне выходит высокий, седой, еще совсем бодрый старик, с лицом строгим и несколько утомленным.

– Прошу садиться… – произносит он, слегка картавя. – С кем имею честь?

– Иван Леонтьевич Щеглов.

Лицо священника заметно багровеет и, сурово насупившись, он сразу на меня обрушивается:

– Греховодник вы, господин Щеглов! Что это вы написали в “Новом Времени” об отце Матвее? Можно ли так??

– Писал, что знал… Материалов мало, а истину выяснить надо!

– Небось, многое со слов Оптинских монахов написали?

– Отчасти, да.

– Так, так… – иронически проговорил он, нервно теребя седую бороду. – Это все о. Е[раст] вам наплел. Он терпеть не мог о. Матвея… Был он при отце Матвее письмоводителем по раскольничьим делам… ну, разумеется, не раз сильно попадало ему от батюшки! Впрочем, сам о. Матвей, еще при жизни предсказал, что многие его потом поносить будут… Видели ли вы, между прочим, приложение к журналу “Новый Путь” – картину художника Репина: “Гоголь и о. Матвей”?

– Видел. (Я, разумеется, уклонился пояснить о. Федору, что именно моя статья об “Отце Матвее” и послужила чуткому художнику косвенным поводом к созданию известного наброска).

– Ну, так вот о. Матвей и эту самую картину предсказал!

И на мое понятное изумление, волнуясь, добавил:

– “Бранить меня будут после смерти… ох, сильно будут бранить всякие людишки!” – не раз говорил он мне: – “И простые люди, и образованные, и даже архиереи… И картину на меня напишут… Большой художник картину напишет, мне в поношение…” И потом еще предсказал… (И о. Федор Образцов уставился на меня пытливым, укоризненным взглядом). Предсказал, что будет еще писатель по фамилии Щеглов… и тоже поносить меня станет!!

Признаюсь, я глубоко взволновался при этом непредвиденном откровении.

– Так и предсказал: “Щеглов”? Быть не может…

Отец Федор горько усмехнулся.

– Значит, быть может, если предсказал… Он не раз повторял мне при жизни эту фамилию, и она мне крепко в голову засела. Да такие ли еще вещи он предсказывал… Что и говорить – великий прозорливец был отец Матвей!

Произошло тягостное молчание.

– Знаете ли вы, например, – продолжал хмуро о. Федор: – что мученическую кончину Императора Александра Второго, он при мне предсказал еще при самом восшествии на престол Царя Освободителя?

Я удвоил внимание.

– Как-то разговорились мы про Царя-Батюшку, а отец Матвей потемнел и говорит мне: “Славное будет его царствование, а умрет он “в красных сапогах”!.. И на мое недоумение добавил еще: – Знаешь ты, как по-гречески “сила”? – “Динамус”, – говорю. – “Ну, вот эта самая сила и сокрушит великого царя!..”

Наступило еще более тяжелое молчание.

– Про себя уже и говорить не стану… Батюшка отец Матвей, можно сказать, всю мою жизнь мне предсказал: и житье в Торжке, и женитьбу, и протоиерейство у Покрова, все, все… Не запомню на своем веку другого такого прозорливца!!.

Видя перед собой такого яркого последователя о. Матвея, я, невольно, смутился духом.

– Конечно, очень прискорбно, если я допустил какую-нибудь неверность, – оговорился я: – Что делать, видно, без ошибок не добраться до истины!..

– А вы и не добирайтесь, раз дело идет о такой высокой личности! – отечески наставительно произнес о. Федор» [16].

Необходимо отметить, что за исключением этих эпизодов жизни о. Матфея, представленные материалы не содержат сведений о чудесах, исцелениях, помощи по молитвенному обращению к подвижнику. Все представленные эпизоды ограничены XIX веком. Также материалы не содержат сведений о его почитании (за рамками знавших его современников), как человека святого, и не соответствует принятым Священным Собором критериям канонизации. Следует отметить, что довольно часто благочестивые рассказы о благочестивом человеке, какие встречаются у писателей конца ХIХ – начала ХХ столетия, и воспринимаются многими читателями как рассказ о святом. Однако между благочестивым человеком, героем назидательного повествования, и святым есть существенная разница, и если говорить о святом, то она – в зримом присутствии Божием, которое воплощается, прежде всего, в творимых Богом чудесах.