Иноземцева Зинаида Петровна. Архивный документ в агиографических исследованиях. Источниковедческий аспект

Историк, не сумевший овладеть методами источниковедения,
решает проблемы исторической науки, примерно так,
как решает свои проблемы неопытный путник в глухом лесу
или мореплаватель в открытом океане, оставшись без компаса [1].

Н.А. Ульянкин

Агиографические исследования архивных документов – неотъемлемая часть работы по подготовке материалов для включения имени священнослужителя или мирянина в Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, составления их житий. Такие исследования, как известно, приобрели масштабный характер с начала 1990-х годов после принятия Конституции 1993 года, провозгласившей право граждан на информацию, передачи частично архивов КГБ и КПСС в ведение Главархива РСФСР, рассекречивания ранее недоступных для изучения архивных комплексов.

Истекшее 20-летие оказалось исключительно плодотворным в деле осмысления исторического пути русского народа в ХХ столетии. Документы Архивного фонда Российской Федерации (АФ РФ) [a], в которых оказался документально засвидетельствован исповеднический подвиг, составили фундаментальную основу для принятия решений Архиерейского Собора о канонизации новомучеников и исповедников, за веру пострадавших в условиях беспрецедентных гонений на Русскую Православную Церковь в ХХ столетии. Жития новомучеников и исповедников Российских все увереннее занимают пространство в современной историографии, являясь в своей совокупности уникальным «информационным слепком», отразившим духовную сущность и материальную сторону русской цивилизации. Проблемы Русской Православной Церкви вошли составной частью в исследовательские программы истории ХХ столетия, объединяя усилия светских и церковных историков.

В докладе мы попытаемся рассмотреть некоторые вопросы, связанные со спецификой использования архивных документов как исторических источников. Потребность в этом приобрела остроту в связи с введением в 2006 году нормативных ограничений доступа к персональной информации конфиденциального характера [2]. Но не только. В околонаучной среде время от времени возникают дискуссии о правомерности использования архивных документов в агиографических исследованиях.

Как показывает опыт, такие суждения возникают в связи с тем, что работа по выявлению и изучению архивных первоисточников, требующая специальной профессиональной подготовки, оказывается достаточно сложной. Исследователей, овладевших методами источниковедческого анализа документов, все еще немного даже среди историков, поскольку советская историческая школа базировалась на объявленных первоисточниками произведениях классиков марксизма-ленинизма и решениях КПСС. Архивы, по существу, были открыты лишь частично для фактографического сопровождения идеологически дозированной информации [b]. Утрата наследия отечественной исторической школы Ключевского, Лаппо-Данилевского, Веселовского, Черепнина в области источниковедения ныне поддерживает питательную среду для формирования антинаучного подхода и мифологизации современного исторического знания. Не обошло это и область агиографических исследований, коснувшись, прежде всего, документов следственного производства. Эти документы впервые оказались в руках исследователей лишь в начале 1990-х годов и явились уникальным источником, неопровержимо засвидетельствовавшим масштаб народной трагедии и высоту духа русского человека.

Тем не менее, вопреки научным представлениям об уникальности судебно-следственных документов, содержащих исторически ценную информацию, в церковной публицистике упорно появляются утверждения об их дефектности и недопустимости использования в качестве источников, свидетельствующих о святости новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви ХХ века.

Рассмотрим основные вопросы обозначенной проблемы.

1. Документы следственного производства – исторические источники.

Согласно Федеральному закону об архивах и архивном деле «документ Архивного фонда Российской Федерации это архивный документ, прошедший экспертизу ценности документов, поставленный на государственный учет и подлежащий постоянному хранению» [3]. Из этого следует, что всякий документ в составе АФ РФ по определению – потенциальный исторический источник в руках опытного исследователя.

В своей книге «История страны в документах архивов ФСБ» доктор юридических наук В.С. Христофоров, который более 10 лет руководит Управлением регистрации и архивных фондов ФСБ, не поддерживает позицию: «отдельных современных авторов, которые рассматривают “следственные дела” как сфабрикованные документы» [4]. На примере изучения следственных дел видных монархистов ХХ века, в частности, В.В. Шульгина [5], автор раскрывает методы извлечения достоверной информации. Он показал, что «сравнивая воспоминания и протоколы допросов можно выявить <…> существенные разночтения, сделанные Шульгиным. В воспоминаниях он [Шульгин] писал что Герасимов [следователь] пугал его очной ставкой» [6] с М.А. Троицким, главой новопоколенцев, который якобы советовался с ним относительно предстоящей встречи с Гитлером. В следственных показаниях никакого Троицкого не обнаруживается, но возникают иные фигуры, иные события, бывшие в реальной действительности. В.С. Христофоров подчеркивает, что «впервые, благодаря публикуемым <…> документам, можно точно проследить путь Шульгина» [7], а в совокупности с его воспоминаниями «Пятна», эти документы «позволяют посмотреть на этот путь глазами арестованного, подследственного, и заключенного» [8]. «Материалы дела заключенного Шульгина, хранящиеся в архиве ИЦ УМВД Владимирской области, раскрыли “загадку” исчезновения дневников и рукописей Шульгина, написанных им в годы заключения» [9], – отмечает Христофоров.

Думается, что этот и десятки других примеров установления достоверных фактов на основе изучения архивных документов судебно-следственного производства в совокупности с другими источниками, свидетельствуют о высокой информативности документов следственных дел, как уникальных исторических источников.

2. Специфика архивного документа как исторического источника.

Основная специфика архивного документа состоит в том, что этот первоисточник создавался не для читателя, как это имеет место при написании книг и мемуаров. Документ официального происхождения создается в процессе реализации функций учреждения, исходя из поставленных перед должностным лицом задач оперативного и долгосрочного порядка. И потому данные, которые в любом документе содержатся, требуют всесторонней аналитической проверки в сопоставлении с информацией других источников, других авторов, других учреждений.

Опытный исследователь никогда не станет наивным заложником информации, содержащейся в отдельно взятом документе. Используя методы критики исторического источника, руководствуясь принципами историзма, всесторонности и комплексности, объективности и достоверности, с помощью таких критериев, как время и место создания, происхождение и авторство, содержание документа, исследователь добивается прорыва к истине. Опытному историку удается вводить «факт – событие» через архивный документ посредством критики исторического источника в «факт – знание» практически без субъективизма авторской интерпретации.

Проводя кропотливую работу над изучением каждого отдельно взятого документа, фиксируя все содержащиеся в нем конкретные данные, опытный исследователь подвергает полученные сведения анализу, намечает пути расширения архивного поиска, в том числе на межфондовом, межархивном уровне, с целью последующего всестороннего комплексного анализа полученных сведений на базе данных всей совокупности выявленных документов.

Перед исследователем стоит задача изучения не только содержания каждого документа, но и всех реквизитов: помет, резолюций, зачеркиваний, почерков, подписей, датировки, нумерации листов, заверительных надписей, внутренней описи дела. Все это позволяет установить авторство, происхождение, время, место, возможные изъятия документов из дела и другие важные для исследователя детали, необходимые для установления достоверности фактов.

3. Источниковедческий аспект анализа документов следственного производства.

Извлечение достоверной информации из архивных документов следственного производства составляет серьезную трудность для исследователя.

Мы знаем примеры, когда, публикуя протоколы допросов, вместо научного комментария авторы применяют метод психологического сопровождения текста собственными эмоциональными переживаниями по поводу содержащейся в них информации. К примеру, один из авторов в качестве аргумента приводит восклицание: «по материалам следствия карательных органов страшного богоборческого режима – следствия, ставящего себе целью, создавая некую видимость законности, не только уничтожить человека физически, но еще оклеветать его честное имя, – имеем ли мы право на основании этого судить <…> православного человека?» [10]

Мы не будем останавливаться на вопросах правил издания исторических документов, что в результате, зачастую, обесценивает значение труда исследователя. Это требует скрупулезного профессионального анализа, что выходит за рамки темы конференции [11]. То есть, научно поставленный вопрос о возможности или невозможности доверять содержанию отдельно взятого архивного документа, переводится из методологической в плоскость эмоционально-дискуссионных рассуждений о «праве» обращения к таким документам.

Налицо полное смешение жанров. Научно обоснованный ответ на вопрос, можно ли верить тому, что написано в архивном документе, для каждого подготовленного исследователя – один: «да, верить нельзя, надо исследовать». Каждый факт в любом изучаемом документе требует доскональной проверки с использованием научных принципов и критериев источниковедческого анализа исторического источника с целью получения достоверной информации о лицах, фактах, событиях прошлого. Это понимает каждый грамотный исследователь.

Возьмем, к примеру, следственное дело № 7014-П, находящееся в УФСБ РФ по Ивановской области. Дело включает: справку на арест обвиняемого N. от 27 февраля 1937 года; протокол обыска, в ходе которого были изъяты адреса и переписка; анкету подследственного, заполненную следователем; постановление УНКВД Московской области от 16 июня 1937 года о продлении срока ведения дела, протоколы допросов, выписку из протокола с заключением судебного заседания тройки и др. Документы следственного дела позволяют, помимо хронологической последовательности следственного конвейера, фамилий следователей, содержания вопросов и ответов обвиняемых, установить по делу следующее.

Обвиняемый N.:

– отвечал на вопросы следователя с превышающей эти вопросы степенью подробностей; подтверждал свои связи, называл фамилии;

– заверял собственноручной подписью свои ответы на каждом листе, как это требовалось в установленном порядке. В последних протоколах допросов он заверял своей подписью каждый ответ;

– проставлял собственноручные подписи, начертание которых сменилось от уверенно-четких на первых допросах до ослабленных линий – на последующих (ослабление начертания подписи усиливается практически со второго допроса).

– подписал последний итоговый протокол допроса от 22 октября 1937 года, предварительно составленный следователем, в котором содержалось признательное обвинение в собственной «активной к/р  [c] деятельности. Был руководителем к/р организации церковников и монашества <…>, которая боролась за свержение Советской власти и установление в стране монархического строя, с участием церкви в управлении государством» [12]. В этом же протоколе, заверенном подписью обвиняемого, приводится полный список лиц, входящих в «контрреволюционную организацию».

Таковы факты, которые содержит следственное дело № 7014-П. Как мы показали выше, перед исследователем стоит задача: установить или опровергнуть содержащиеся в следственном деле факты, что возможно только на основе расширения изучаемого комплекса источников, всестороннего источниковедческого анализа их содержания.

Вместо этого исследователь впадает в недоумение и выражает свое состояние в восклицании: «зачем нужно было, чтобы в “показаниях” <…> были имена этих и так прекрасно известных органам иерархов, <…> находящихся в ссылке» [13], высказывая при этом голословное утверждение, что следователи в 1937 году просто пытались оклеветать обвиняемого [14].

Завершая такое исследование, автор признается в его безрезультативности, с одной стороны, а с другой, – в невозможности на своем уровне подойти к духовному осмыслению изученного материала. Опираясь на положительные оценки личности обвиняемого, автор в конце исследования остается с тем же вопросом, что и в начале: есть ли моральное право судить обвиняемого по неизвестно как полученным подписям, возможно ли верить тому, что обвиняемый в ходе следствия был «сломлен»[15], и так далее. Единственный вывод, который без должной научной и богословской аргументации предлагается читателю, состоит в том, что следственные органы имели цель «не только уничтожить человека физически, но еще оклеветать его имя в истории» [16], что исключает, по словам автора, право кого бы то ни было «судить о том, свята или нет мученическая кончина прожившего исповедническую жизнь православного человека?» [17]

4. Видовой состав архивных документов судебно-следственного производства.

При этом вне рассмотрения автора остались исключительно информативные пласты архивных документов, которые позволили бы ему в значительной мере приблизиться к осмыслению целей, приемов, технологии работы следователя на каждом этапе следственного процесса. Понять, что об арестованном было известно практически все задолго до начала процесса. В распоряжении следователей были:

– информационные осведомительные сводки ГПУ, которые с 1925 года именовались «политико-экономическими обзорами». Раздел «Духовенство» составлял специальный раздел такого обзора.

– документы наружного наблюдения, перлюстрации корреспонденции (с приложением оригиналов изъятой переписки);

– дела-формуляры. Они представляли досье на лиц, за которыми следили чекисты. Содержали постановление, в котором указывались все данные о человеке, на которого надлежало завести дело. После накопления достаточного материала, дела-формуляры передавали в судебные и внесудебные инстанции, заводили уголовные дела, вербовали, арестовывали, возбуждали ходатайства о высылке.

– литерные дела. В них систематизировался весь материал об объекте наблюдения, например, о монастыре. В литерных делах хранились копии агентурных донесений, представлявших особую значимость, оперативные листы о предпринимаемых мерах (выдача ордеров на обыск, арест, допросы свидетелей), результаты наблюдения за лицами. Литерные дела велись на протяжении многих лет, что позволяет проследить последовательность и планомерность искоренения «противников» советской власти.

– агентурные материалы содержат сведения о завербованных лицах, их свидетельствах, дают представление о лицах, масштабности агентурно-осведомительной сети. Информативны журналы учета приема агентуры, переписка по учету агентуры, сведения о несостоявшихся вербовках агентуры, статистические отчеты об агентурной работе, журналы регистрации конспиративных квартир, лицевые счета сотрудников о состоящей у них на связи агентуре и находящейся в разработке; а также личные и рабочие дела негласных помощников [18].

До издания Положения 2006 года часть этой информации в прямом и опосредованном виде находилась в следственных делах, что позволяло принимать решение о включении имени пострадавшего священнослужителя или мирянина в Собор новомучеников и исповедников Российских.

Изучение названных видов архивных документов дополняет, а во многом меняет представление исследователя о процедуре следственных действий, методах добывания доказательств и их использования в судебно-следственной практике. Приступая к следственным дознаниям, следователь знал не только о фактах и событиях, встречах, разговорах. Он знал сильные и слабые черты характера и наклонности своего подследственного. Он самым искусным образом использовал свою осведомленность для создания атмосферы взаимного расположения и доверительного общения с обвиняемым с целью подтверждения имеющихся и выяснения у него новых сведений. Поведение подследственных в этих условиях, как показали тысячи дел, было разным. Нередко введенный в заблуждение и надеющийся на свои силы убедить следователя в своей непричастности к предъявленному обвинению, подследственный вступал на опасный путь оправдательных доказательств, давая на этом пути все новые и новые данные для следователя и все более запутываясь.

5. Исторический контекст в источниковедческом анализе.

Методологической ошибкой некоторых исследователей является также и то, что проблема рассматривается вне исторического контекста. Источниковедческий подход предполагает исследование исторического времени и места совершения события. Такой подход позволил бы автору обратить более пристальное внимание на то, что следственный процесс в деле № 7014-П хронологически охватывает март-октябрь 1937 года, то есть совпадает со временем знаменитого третьего московского процесса над правотроцкистским блоком, на котором политическим противникам Сталина были предъявлены сфабрикованные обвинения как «наемным убийцам, вредителям и диверсантам, находящимся на службе фашизма».

Поиск ответа на вопрос, случайно ли это совпадение, мог бы привести автора к аргументированному выводу о том, что, ДА, обвиняемому, как и сотням других лиц духовного звания и многим верующим, также были предъявлены сфабрикованные обвинения в контрреволюционной деятельности. Факт фабрикации обвинительных заключений, подтвержденный двадцатилетними итогами исследовательской работы десятков отечественных и зарубежных исследователей – налицо и не вызывает ни малейших сомнений.

Только изучая исторический контекст эпохи можно понять, зачем власть предержащим были нужны эти показательные процессы. Известно, что Конституция 1918 года вводит нормы, обеспечивающие ликвидацию духовенства, как сословия, относит священнослужителей к нетрудовым элементам общества, лишает их избирательных прав [d]. В разгар коллективизации в феврале 1930 года принимается Постановление правительства «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений», ликвидируются так называемые контрреволюционные церковные и сектантские организации и группы[e]. И тут же 2 марта 1930 года в газете «Правда» публикуется статья Сталина «Головокружение от успехов» и принимается постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлением партлинии в колхозном движении», которое, в частности, обязало партийные организации «прекратить практику закрытия церквей в административном порядке». Одновременно в 1930-1931 годах выходит ряд секретных циркулярных распоряжений и постановлений об увеличении налогового обложения религиозных объединений и духовенства, о конфискации их имущества в случае неуплаты налоговых сборов, о трудоустройстве лиц, снявших с себя сан, выселении духовенства в другие районы СССР.

XVII съезд ВКП(б), состоявшийся в январе-феврале 1934 года, поставил задачу «окончательно ликвидировать капиталистические элементы и классы вообще, превратив все трудящееся население страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества». Полное уничтожение религии в СССР планировалось к 1937 году. Однако Всесоюзная перепись показала, что задача не достигнута [f].

23 февраля 1937 года был созван Пленум ЦК ВКП(б), на котором нарком обороны К.Е. Ворошилов подчеркнул: «последние события показывают, что этот народ нужно взять под еще более тщательный контроль и партийное наблюдение» [19].

Процесс ликвидации духовенства осуществлялся параллельно с ликвидацией сторонников правотроцкистского блока. Прямо в зале заседания Пленума были арестованы видные деятели партии Бухарин и Рыков. Им были предъявлены сфабрикованные обвинения.

И в марте того же года начался процесс по делу сфабрикованного обвинения лиц в руководстве и участии во «всесоюзном контрреволюционном заговоре церковников».

Технология работы следователей на обоих процессах была аналогична. Установлено, отмечает Стивен Коэн, что «в течение года, проведенного Бухариным в тюрьме, Сталин и его следователи требовали от него полного сотрудничества (признания и участия в судебном заседании) в этой жуткой инсценировке. <…> До самой смерти Сталина, подобные требования предъявлялись к тысячам столь же безвинных заключенных. Уже не секрет, почему столь многие из них во всем сознались» [20]. Бухарина не пытали. На него оказали моральное давление угрозой уничтожить его жену и сына, после чего он подписал признательные показания в несодеянных преступлениях [21].

Таким образом, приведенные свидетельства светских, в том числе зарубежных историков, полученные на основании изучения архивных источников, совпадают с выводами церковных историков и подтверждают:

– обвинения, предъявляемые на политических процессах, были сфабрикованы;

– обвиняемые собственноручно подписывали ложные обвинения на себя и на других лиц под физическим или моральным давлением следователей;

– среди обвиняемых на процессах были единицы, кто не подписывал сфабрикованные обвинения, несмотря на пыточные истязания;

– документы судебно-следственного производства – уникальный достоверный исторический источник эпохи.

Вопрос о подделке следователями подписей обвиняемых на политических процессах – надуман. Помимо того, что такая подделка квалифицировалась бы согласно инструкциям НКВД как должностное преступление, в этом не было необходимости. При отказе подследственного ставить подпись, следователь обязан был и проставлял отметку: «подписать протокол отказался». Следователь выступал в этом процессе исключительно как должностное лицо, не имея никакого права на свои личные пристрастия.

Исходя из вышеизложенного, можно утверждать, что исследование, осуществленное в узких рамках судебно-следственного дела № 7014-П и вне исторического контекста, изначально было обречено на неудачу.

С Божией помощью в процессе канонизации святых ХХ столетия миру явлены имена более полутора тысяч новомучеников и исповедников, жития которых, составленные на основе документально удостоверенных фактов и духовного их осмысления, становятся важным компонентом духовно-нравственного просвещения и восстановления национального самосознания нашего народа.

Отрадно отметить, что ныне и отечественные историки возвращаются «на круги своя». Укрепляются представления о том, что«соединение в практике исторического исследования традиционных и новых подходов в работе с источниками является наиболее надежным способом продвижения к исторической правде», что «иная расстановка акцентов в обращении с отдельными группами источников и их переоценка в свете видения задач социальной истории вовсе не снимает критериев оценки исторических свидетельств, в них содержащихся, с точки зрения подлинности, представительности, достоверности, сопоставимости, доказательности, т.е. всего того, что было “наработано” в рамках традиционного источниковедения», что «во всех источниках, даже доносах, слухах, и сплетнях рассыпаны зерна истины, и задача историка состоит в том, чтобы эти зерна извлекать. На уровне своего лучшего профессионального опыта, пусть на отдельных примерах, историки доказали свою способность делать это» [22].

В порядке рекомендаций исследователю:

Алгоритм поиска в государственных архивах документов, содержащих всестороннюю и необходимую информацию о гонениях на Церковь и о людях, пострадавших за веру, при подготовке материалов для канонизации включает, наряду с изучением опубликованной литературы и источников, последовательное освоение информации, связанной с выявлением:

– законодательных и нормативных актов в их динамике, регулирующих политику партии и правительства в отношении религии, Церкви, духовенства и верующих за весь период советской власти. При этом следует учесть, что нормативные акты по этим вопросам носили закрытый характер и не публиковались.

– учреждений и организаций в центре и на местах, в функции которых входила реализация нормативных актов по вопросам Церкви и верующих, поскольку архивные фонды этих учреждений и организаций позволяют проанализировать формы и методы осуществления антирелигиозной политики коммунистической власти, внешние условия жизни, в которых совершался исповеднический подвиг. В их числе центральные и местные органы советской власти и управления, к фондам которых не часто прибегают наши исследователи, Так, В.Ф. Козлов, руководитель архивной службы Чувашии, показал, что в этих фондах сосредоточена богатейшая информация о состоянии антирелигиозной работы на всех уровнях [g].

– видового состава документов, содержащих биографическую и генеалогическую информацию, с целью отыскания сведений о конкретных лицах, пострадавших за веру в годы антирелигиозных гонений.

Переход к выявлению документов о конкретных фактах и конкретном лице включает необходимость установления архивов, в которых следует организовать поиск, что требует знания профилизации архивов, т.е. документы каких учреждений и в какой хронологический период должны были поступать именно в данный архив с учетом действующего именно на тот период административно-территориального деления.

Отыскание конкретных сведений о персоналиях относится к наиболее сложным работам, поскольку архивы практически не располагают поисковыми справочниками по персоналиям, фамилии лиц не всегда правильно записаны.

Непосредственно в читальном зале архива исследователь начинает работу с изучения научно-справочного аппарата (путеводители, указатели, картотеки, описи и др. справочники). Большую помощь оказывают специально разрабатываемые в архивах электронные базы данных: об изменении административно-территориального деления; об организациях, существовавших и существующих на данной территории; о составе и содержании фондов архива. В ряде государственных архивов имеются картотеки: лишенных избирательных прав; раскулаченных; обвиняемых в преступлениях в период Великой Отечественной войны. Сведения о потерпевших лицах могут быть обнаружены в документах органов государственной власти и управления, которые осуществляли кампании по конфискации имущества, раскулачиванию, учету и описанию хозяйств единоличников и кулаков, учету лиц, лишенных избирательных прав, выселяемых лиц, принимали решения о реабилитации, возврате имущества, возмещении его стоимости или выплате денежных компенсаций. В отдельных случаях в государственном архиве могут оказаться документы органов внутренних дел и судебных органов, выполнявших функции расследования и учета противоправных действий, фонды районных особых комиссий по ликвидации кулачества.

Основные виды документов, которые могут содержать искомые по теме духовенства данные, включают: документы судебно-следственного производства, личные дела раскулаченных, постановления, решения, протоколы органов государственной власти и управления, решения и определения судов об отчуждении и конфискации имущества осужденных граждан; протоколы заседаний партийных комитетов (бюро), картотеки репрессированных (лишенцев, раскулаченных, выселяемых), решения общих собраний колхозников (батраков, бедноты и середняков), акты (записи, описи, конфискованного имущества), списки граждан, лишенных избирательных прав; переписные листы (списки) спецконтингента (переселенцев); списки и характеристики хозяйств единоличников, жалобы и заявления лиц на незаконное раскулачивание, личные карточки на кулацкие хозяйства, социально-экономические характеристики личных хозяйств, повагонные списки выселяемых и др.