Любого игумена волнует вопрос: как объяснить братьям, только что пришедшим из мира, что такое монашеская жизнь? Конечно, трудно объяснить это словами. Гораздо действеннее метод апостола Филиппа: Пойди и посмотри. Новоначальный научается монашеству, прежде всего, от того, что видит вокруг, от общего духа монастыря. И послушник, дерзну употребить такое слово, влюбляется в монашескую жизнь, если видит, что в монастыре царит дух любви и единения. Конечно, дух любви и единства – это не просто, когда братия услужливы и приветливы, но нечто более глубокое. Вспомним, как во время проповеди Христа к Его ученику подошли эллины и сказали: хощем Иисуса видети. И именно этого всем сердцем желает человек, приходящий в обитель: он хочет видеть живой пример жизни во Христе. Он хочет видеть не просто вежливых, улыбчивых монахов, но людей, которые силою Христовой победили падшую природу и воскресли во Христе. Преподобный Иустин (Попович) говорит об этом: «Сейчас все мучаются от страха перед смертью, даже молодые люди боятся уйти в никуда. И когда такой человек приходит в обитель, чтобы стать монахом, то в лице своих сподвижников он хочет увидеть тех, кто уже одержал победу над смертью, тех, кто победил демонов. Он хочет стать причастником жизни вечной». И когда в братстве есть это стремление ко Христу, к жизни вечной, стремление победить в себе тление и смерть – тогда в монастыре и царит истинно монашеский дух, который свидетельствует, что здесь присутствует и действует Бог.
Когда же складывается такая атмосфера? Прежде всего, когда братия живут молитвой. Нет такой сильной и крепкой любви, как в монашеском братстве, которое вдохновляется молитвой! Можно вспомнить для примера общину преподобного Иосифа Исихаста. Один из его учеников рассказывает: «Хотя мы хранили молчание, между нами была большая любовь. Неимоверная любовь. Один за другого приносил себя в жертву. Внешне казалось, что я не общался с братом, но мысленно я его обнимал». Интересно, что теми же словами описывается атмосфера в общине преподобного Сергия Радонежского в его житии: «Среди сподвижников царили полное единодушие и любовь; каждый готов был пожертвовать жизнью для сохранения мира и спокойствия остальных братий». Источником такого глубокого единения братий, несомненно, была умная молитва. Чем более человек прилежит молитве, тем больше в нем деликатности и чуткости, простоты и уступчивости, тем больше он готов пожертвовать собой ради ближних. Общаясь с Богом в молитве, он во всех людях видит образ Божий. И если в монашеском братстве есть такой дух, то это сразу чувствует сердцем любой новоначальный послушник.
Он ощущает, что духом любви наполнена вся повседневная жизнь братии, сама обстановка монастыря, даже каждая вещь. Например, один паломник Саровской пустыни в XIX веке писал, что его в обители поразили аскетические столы, выскобленные добела; простая посуда, сияющая чистотой; голос чтеца, читавшего громко и внятно. А преподобный Паисий Величковский, когда он, еще будучи мирянином, посещал Китаевский скит, был так впечатлен общей братской трапезой, что навсегда полюбил монашескую жизнь. Вот как он писал: «О, каково было это зрелище! Святолепные мужи, украшенные сединами, пребывали за трапезою как ангелы, тихо вкушая, в то время как чтец возглашал ангельским гласом похвальное слово святителю Николаю. И сии чудные звуки вызывали у нас такой трепет, что не хотелось нам вкушать тленную пищу, но лишь одну духовную. Когда же потрапезовали, братия стройно и возгласно пропели молитвы, и наше сердце возблагодарило Господа о тех преподобных».
В духовно благоустроенном монастыре все благолепно. И новоначальный, приходя в такое братство, во всем чувствует благоухание молитвы и подвижничества. В особенности же он чувствует это, если видит, что братья с горячим сердцем, жертвенностью исполняют любое послушание. Один священник XIX века, описывая в своих воспоминаниях известный русский монастырь, делится тем, что его больше всего впечатлило. Он, конечно, поклонялся святыням, видел благолепные храмы, но не это поразило его больше всего, а один мимолетный случай. В монастырском храме священник увидел, как прибираются две сестры после праздника, и одна из них, видимо, старшая, сказала другой:
— Ты, милая, устала за день, иди-ка отдыхай.
Сестра растерялась:
— Мать Макрина, да как же я вас оставлю! Вы с четырех утра на ногах!
— Ничего, — продолжала монахиня, — я уж тридцатый год на этом послушании, а ты еще не обыкла, ступай!
Сестра на секунду задумалась, но вдруг ясным высоким голосом сказала:
— Мать Макрина! На дело послушания матушка смотрит свято. Буду помогать вам до конца.
И она усердно начала выметать нанесенный богомольцами песок.
Дальше священник говорит о своем впечатлении: «Как умилили мою душу эти несколько слов! Не оскудевает наша земля подвижниками, несущими свой невидимый миру подвиг».
То, что впечатлило этого священника, впечатляет и любого послушника, только что пришедшего в монастырь.
Конечно, я сейчас описала идеал монашеской жизни, то, что должно быть. Но что делать, если на практике мы порой видим в монастыре совсем другое? Например, кто-то из братий каждый день опаздывает на службу и на службе дремлет, другой не чинно ведет себя на трапезе. Кому-то скажи одно слово – он сразу вспыхивает, другой нерадиво исполняет послушание и при этом жалуется то на головную боль, то на слабость. Но важно понимать, что невозможное дело, чтобы в монастырь приходили только идеальные люди. Всегда в обитель будут приходить братья с самыми разными характерами и немощами. И для того, чтобы монастырь продолжал жить подлинной монашеской жизнью, в духе любви, важно, чтобы каждого насельника братство принимало таким, какой он есть. Конечно, это не значит, что человеку совсем не нужно указывать на ошибки, помогать ему исправляться. Обязательно нужно, но очень важно при этом относиться к нему так, чтобы он чувствовал, что его любят и понимают. В такой атмосфере человеку легче вести духовную жизнь, легче бороться со страстями.
В путевых записках одного благочестивого мирянина есть такой рассказ: «Познакомился я в одном монастыре с отцом Панкратием. Кроткий лик, тихо шепчет молитву. Спрашиваю у него: “Отче, научите, как привыкнуть к молитве Иисусовой?” Улыбается: “Каждого Господь по-своему приводит к этому. Меня вот через страсть гнева привел”. Недоверчиво смотрю: этот тихий голос, любвеобильный взгляд никак не могут принадлежать гневливому человеку. Видимо, чувствуя мое недоверие, отец Панкратий продолжает: “Веришь-нет, а я в молодости горячий был, как порох. Пришел в монастырь — а меня на послушание в трапезную. А там — одна круговерть, мой тарелки да на стол, мой тарелки да на стол. И было у меня раз искушение: разгневался я на старшего, бросил тарелку об пол да в лес бежать. Ну посидел на полянке, пришел в себя, думаю, что ж я? Пришел Богу служить, а работаю дьяволу. И стал я над каждой тарелкой Иисусову молитву читать. Вначале гнев сильно одолевал, да и я не уступал: гнев накатит, а я молюсь. Да и старший, видя мою горячность, мне снисходил, не ругал лишний раз. А потом и сам не знаю, как молитву обрел, а она с собой тишину и радость несет”».
Так любовь и терпение старшего помогли брату в его борьбе. И когда новый послушник видит в монастыре такое отношение друг ко другу, он чувствует, что в этой обители есть духовная жизнь, есть и молитва, и благоговение, и жертвенность, и все братья вместе идут к святости. Завершить мне хотелось бы словами одного современного старца: «Сегодня люди жаждут веры Христовой. Человек приходит в монастырь, желая почувствовать, что сегодня еще есть вера. Однако какое же разочарование он почувствует, если увидит, что монахи не претерпевают мученичества в подвиге, молитве, бдении, в терпении своих ближних, что они такие же, как и все. Приходя в монастырь, человек хочет увидеть в наших глазах, в наших устах, в нашем поведении признаки духовного мученичества ради Христа. Он желает увидеть, что мы отличаемся от людей в миру, что мы живем во Христе. В наше время человек устал от слов и предписаний. Его могут тронуть, поразить и даровать ему Бога только плоды живого опыта, которые он видит в душах других людей».
