Доклад на XXII Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Монашеская традиция: от древности до наших дней»(Сретенский ставропигиальный мужской монастырь. 28–29 января 2014 года)
Года два назад, во время моего визита в Троице-Сергиеву лавру, я был вовлечен в дебаты об изучении распространенного ныне явления среди современного монашества – «Burnt out» («выгорел» –термин, заимствованный из современной психологии) – когда внутренние ресурсы человека «выгорают», истощаются в подвиге Богопознания. Человек ломается и более не в состоянии физически понести выбранный монашеский путь. Эта проблема актуальна, поскольку много монахов уходит в мир, под угрозой оказывается судьба и, может быть, вечное спасение человека.
Я думал над этим вопросом и хотел бы поделиться опытом монашеского наставничества, с которым мы познакомились благодаря архимандриту Софронию (Сахарову) и преподобному старцу Силуану.
Отец Софроний и прп. Силуан очень любили монашеский институт как святое учреждение Церкви, как дар Христа человечеству, «высшую благодать» [1]. «Монашество, – пишет отец Софроний, – есть полнота человеческого бытия по своей цели» [2]. Этот дар в Церкви устоялся в святых внешних формах, которые нам всем хорошо знакомы.
Однако, отец Софроний понимал: сами по себе формы не ведут к богопознанию и не являются самоцелью [3]. Такой внешний «формализм», не ведущий ко спасению, несло в себе фарисейство, о чем Господь говорит в Евангелии: Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. 5; 20).
Сам Господь всегда в учении делал акцент на внутреннем содержании [4]. И для монаха, как учил Старец, за каждым обетом или духовным установлением таится глубинный смысл – содержание, которое по сути есть та полнота жизни, обещанная Христом [5]. И с сожалением можно сказать, ссылаясь на опыт святого Силуана, что наполнение жизни монаха внутренним содержанием в рамках Устава не всегда становится приоритетом для монашеских пастырей, хотя их задачей и является «вдохнуть» жизнь в уставы, чтобы вдохновить послушника и начинающего монаха стать «живою душою» [6]: так пастырь становится соработником Богу в рождении человека в вечность.
Отец Софроний как-то сказал в своих беседах: «Так, в монашеской жизни, если мы не будем учиться любви, то я не знаю, какое оправдание можно было бы высказать в пользу монашества. Нет его!» [7] Любовь является верховной целью всякого образа христианского подвижничества, но прежде всего – монашества. Старец Силуан ставил это верховным критерием: «Брат есть наша жизнь» [8], благодать Духа Святого, ее наличие или отсутствие, выявляется и выражается в нашем отношении к ближнему [9].
И вопрос ставится научно, честно и объективно: насколько наш современный монашеский уклад жизни ведет к этой цели – возрастанию в любви?
В связи с этим я хотел бы познакомить вас с пониманием послушания в монашестве и, в целом, в церковном устроении, которое отличало преподобного Силуана и старца Софрония, его ученика.
Очень часто мы становимся свидетелями того, как секулярные, языческие понятия о послушании импортируются без рассуждения в церковную жизнь, в Царство Любви Христовой. Когда я приехал 25 лет назад в монастырь отца Софрония, меня поразила особая атмосфера, столь контрастная тому, что я видел тогда в Советской России. Старец Софроний никогда не требовал дисциплины-послушания, этого слова я не слышал из его уст за четыре года жизни с ним, но при этом все монахи и сестры жаждали исполнить волю Старца. Не из страха, не из-за долга по уставу, а исключительно из личной любви к своему наставнику. Эта атмосфера – плод богословского видения отца Софрония, который верил, что любви можно научиться только от любви. Власть и сила не порождают в сердце любви, скорее − обратное. Потому отец Софроний считал, что «навязанное послушание духовного плода не принесет». Всё, что достигнуто насилием, не имеет места в вечности христианской любви и рано или поздно погибнет, ибо «нельзя Истину-Добро достигнуть путем насилия» [10].
Власть, как доминирование над братом, и любовь − в христианстве несовместимы, особенно в нашей СОБОРНОЙ и потому ПРАВОСЛАВНОЙ Церкви. Потому что власть, в мирском понимании, есть диктат своей воли, имплементация [11] своего ЭГО в жизни других. Любовь же, напротив, стремится к тому, чтобы ИСПОЛНИТЬ волю другого человека. Власть − это значит: «да будет моя воля», а любовь всегда говорит: «да будет воля ТВОЯ».
Более того, для отца Софрония первым критерием духовного прогресса в монашестве является постепенное возрастание в нас свободы от страсти доминирования над братом [12]. Также и для преподобного Силуана критерием святости человека является желание ПОСЛУЖИТЬ другому, а не доминировать над ним [13].
Сущность любви божественной в том и состоит, чтобы сделать ДРУГИХ содержанием своей жизни, а сущность дьявольского люциферизма – сделать СЕБЯ содержанием жизни других людей [14]: в этом есть сущность и падения Адама, и сатанинского самообожения, о чем отец Софроний так часто писал в своих книгах. Такие явления люциферизма Церковь изначально выжигала огнем святости из церковной среды. Пример отца Софрония, как драгоценное завещание, дает нам неискаженный образ, раскрывающий сущность церковного пастырства. В нем мы видели воплощение предания Церкви относительно наставничества, заложенное еще с апостольских времен, − когда, если наставник проявлял хотя бы малейшую обращенность на себя, таковой назывался лжепророком (когда любовь ко Христу у пасомых использовалась в качестве личной наживы – не только материальной, но и эмоциональной, питая страсти к славе, почитанию и т. п. [15]).
Старцы наши подчеркивали, что христианская «власть» (ἐξουσια) – понятие противоположное мирскому «господству»:
Господь не отрицает факта неравенства, иерархию, деление на высшее и низшее, большее и меньшее, но эту пирамиду бытия Он опрокидывает вершиною вниз и тем достигает последнего совершенства. Несомненная вершина этой пирамиды − Сам Сын Человеческий, Единственный, подлинный, вечный Господь; и Он говорит про Себя, что «не пришел, чтобы Ему служили, но послужить и дать душу Свою во искупление многих» (Мф. 20; 28). Об ангелах мы приняли учение, как о существах высших нас по своему ведению и образу своего бытия, по сравнению с нашим земным бытием, но о них Апостол говорит как о «служебных духах, посылаемых на служение тем, которые имеют наследовать спасение» (Евр. 1; 14). Своим ученикам Господь заповедует последовать Его образу, который Он дал, омывая им ноги (Ин. 13; 15) [16].
И чем больше «власти» у христианского служителя, тем он ближе ко Христу, и глубже и ниже в этой пирамиде. Власть понимается в Новом Завете как способность, и прежде всего – к жертвенной любви по образу Единородного: верующим во имя Его дал власть быть чадами Божиими (Ин. 1; 12).
Из учения старца Силуана мы почерпнули неизвращенное понимание церковной власти, не зараженной вирусом язычества: как власти не от мира сего, власти, дышащей божественным Христовым смирением, о котором так много писал старец Силуан, – власти как способности на крестоносное распятие себя со всеми своими похотьми, с которым неизбежно связано рабское служением пастве Христовой, где требования к пастырю − и в плане жертвенной любви, и в плане смирения и послушания, и в плане нестяжания – несравненно более высокие, чем для мирян.
«Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они?» − спросил Господь апостола. − «Ты знаешь, что я люблю Тебя». − «[Тогда] паси агнцев Моих» (Ин. 21; 15). Любовь – как критерий способности к пастырству, как пример, увлекающий за собой, вдохновляющий, заражающий огнем, − вот сущность православной экклесиологии соборности, и это есть те ключи церковной власти, данные первоверховному апостолу. В таком состоянии, как учил отец Софроний, пастырь Христов не командует, не навязывает, а говорит, вместе с апостолом Петром: «Иду ловить рыбу» (Ин. 21; 3) (а не «указывает свыше»: «Так, все быстро встали и пошли ловить рыбу!»), за таким пастырем ХОЧЕТСЯ идти по любви – и мы говорим с остальными апостолами: «Идем и мы с тобою» (Ин. 21; 3). Ибо Пастырь Добрый как пример − идет «впереди овец», зная их по имени (лично каждого через любовь), а не подгоняет сзади безличное стадо кнутом. Такую же рекомендацию личного подхода Пастыря мы видим и у старца Силуана. Про игумена он говорил: «Ему дадена большая благодать Святого Духа спасать нас, овец Христовых. Он должен каждого монаха или иеромонаха или послушника знать, какие они читают книги в келлиях». То есть интересоваться внутренним миром послушника, каждый из которых становится его жизнью. И такое отношение, унаследованное им от старца Силуана, выражалось у старца Софрония в повседневной жизни с нами.
Сам Христос дал нам пример, исключив язык власти навязывания: Он говорил исключительно в притчах, свято храня свободу выбора слушателя, как нечто драгоценное, как дар Бога человеку [17].
И такой образ Пастыря есть завещание старца Силуана и архимандрита Софрония нашему поколению.
Это видение монашеского и вообще христанского послушания глубоко догматично. Сущность Троицы – которая символизирует институт, устроение в нашей земной проекции, не является доминирующим принципом в бытии Бога: Троические Личности – вот что составляет содержание жизни Бога. Так и в монашестве: личное начало – содержание является определяющим, а не только институты и внешние формы. Отец Софроний пишет:
Вышеизложенные положения «персоналистического» послушания тесно связаны с нашим богословским понятием о Персоне-Ипостаси, которое истекает из православного понимания откровения о нашем Творце и Первообразе – Святой Троице, каждая Ипостась Которой является носителем всей абсолютной полноты Божественного Бытия. Утеря или уклонение от этого богословия приведет к осознанному или неосознанному исканию некоего «сверх-личного начала» и в силу этого – к отданию преимущества «общему» над «частным». Послушание в таком случае будет требоваться уже не по отношению к человеку-персоне, а как подчинение «закону», «правилу», «функции», «институции» и подобное. При таком без-личном, имперсональном подходе к устроению церковной жизни и вообще человеческого общества теряется подлинный смысл евангельского послушания, заключенный в заповедях Христа, и на его место вступает «дисциплина». И сия последняя неизбежна и даже необходима для координации совместной жизни людей при их данном интеллектуальном, моральном и духовном состоянии, но не должно все же переходить известной границы, иначе возможною станет совершенная потеря и самой христианской цели или смысла жизни [18].
На Афоне был такой случай. Один новоставленный игумен пришел к старцу Паисию и спросил:
– Отче дай мне слово, как пасти монастырь мой!
Старец ответил:
– Храни свой монастырь как можно менее организованным.
Отец Софроний продолжает:
Уклонение от правильного видения принципа Персоны в Божественном Бытии умалит силу стремления нашего к совершенству персоналистического послушания, что явится ущербом, невознаградимым никакими внешними успехами институции или стройной структуры безличного «целого». Наивысшая задача Церкви Христовой в Истории состоит в возведении верных сынов Ее в меру возраста исполнения Христова (Ефес. 4; 13) и никак не в стяжании материального могущества или политического влияния, хотя бы и мирового. Ибо что пользы человеку приобресть весь мир, а себя самого погубить… (Лк. 9; 25). [19]
Чтобы наполнить жизнь пасомого истинным содержанием, Старец считал своей обязанностью самому, творчески, найти ключ к сердцу пасомых им монахов, ключ к тому Царствию, которое есть внутри, чтобы передать, заразить послушника СВОЕЙ личной любовью к Богу. Именно на любви ко Христу, явленная на деле, была основана проповедь апостолов: их преображенная жизнь, исполненная вдохновения любви, а не какая то информация о некоем Иисусе, Который был распят и воскрес, потому Он и Мессия, и «теперь вот подчиняйтесь Ему».
Дар такого Пастырства, которое мы видим у отца Софрония – воистину дар Духа Святого, излитый на апостолов в Пятидесятницу. Сам дар явился в образе ОГНЕННЫХ ЯЗЫКОВ: «огненных» – потому что любовь «огненная», а не «теплая» [20], − это тот «огонь» любви, который Господь «принес на землю» [21] и которым мы крестимся (погружаемся) [22]: и в личность Христа, и в Бытие Бога, и в братьев наших через любовь. «Языков» – потому что язык есть инструмент общения – говорить на доступном для сердца языке, чтобы быть услышанным и найти отклик в сердце. Преподобный Силуан, писавший в Духе Святом, своими словами и явил тот дар Пятидесятницы, когда он смог найти «язык» нашего поколения, «и уловил» своими словами «вселенную». Любовью, а не административной силою.
Посему, как знамение нашему монашескому поколению, – слово и опыт и старца Силуана, и отца Софрония призывают монашество: заставить святые внешние формы монашества «работать», наполнив их содержанием – той полнотой жизни, которую принес нам Христос. Мне запомнились слова старца Емилиана (игумена афонского монастыря Симонопетра): «Задача игумена – дать монаху «жизнь с избытком» (Ин. 10; 10) и переизбытком, чтобы, изнемогая от полноты дара, монах в вечной Евхаристии естественно стремился бы «вернуть» Богу «Твоя от Твоих», став вечным пленником любви из-за излитой на него любви Божией через наставников». Тогда и «иго благо», и «бремя легко» [23], и монахи не burn out (выгорают), а скорее «разгораются» (flame up) тем «ОГНЕМ», который Господь «принес на Землю» [24].
[1] Архимандрит Софроний (Сахаров). Духовные Беседы. Т. 1. М., 2003. С. 229.
[2] Архимандрит Софроний (Сахаров). Подвиг Богопознания. М., 2003. С. 281.
[3] Этот принцип заложен Господом: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2; 27).
[4] См.: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды (Мф. 23; 25).
[5] См.: Я пришел для того,чтобы имели жизнь и имели с избытком (Ин. 10; 10).
[7] Архимандрит Софроний (Сахаров). Духовные Беседы. Т. 1. С. 223.
[8] Архимандрит Софроний (Сахаров). Старец Силуан. Париж, 1952. С. 22.
[9] Там же: «Благодать приходит от всего доброго. Но больше всего от любви к брату». С. 155.
[10] «Когда же братство является следствием принуждения извне, силою, тогда оно предстает в своем извращенном виде, то есть лишенным любви и свободы, и преисполнено по-прежнему внутренних разделений и неприязни. Всё недобрым образом добытое – всё погибнет! Христос про Себя сказал: «Я есмь Истина, Путь и Жизнь», и сии три суть едино. Нельзя Истину-Добро постигнуть путем неправды, насилия, лжи, убийства». См.: Архимандрит Софроний (Сахаров). Рождение в Царство Непоколебимое. М., 2000. С. 105.
[11] От англ. implementation – осуществление, выполнение, реализация. – Ред.
[12] «The first sign of emancipation is a disinclination to impose one’s will on others» («Первый признак эмансипации [освобождения от зависимости. – Ред.] – нежелание навязывать свою волю другим»). См.: Архимандрит Софроний. His Life is Mine. Oxford, 1971. C. 73.
[13] Прп. Силуан как-то рассказал о. Софронию: «Был у меня пустынник о. Вениамин. Он мне сказал: в одном монастыре жила монахиня, и говорили, что она святая. Слухи дошли до епископа, и епископ говорит одному опытному старому монаху: «Пойди в монастырь! Говорят, там есть святая монахиня. Узнай, правда это или нет!». Монах взял благословение и пошел к монахине в монастырь. И она его встретила любезно и ласково, старого монаха. Тогда монах говорит: «Матушка, я шел дорогой и сапоги в пыли. Потрудитесь, оботрите пыль на сапогах!». Тогда монахиня зовет послушницу отереть пыль на сапогах. И сама не стала отирать ноги. Монах вернулся и говорит епископу: «Монахиня не святая, она постыдилась мои сапоги отереть от пыли. В ней нету смирения и духовной мудрости». Тогда владыка сказал: «Скоро ты ее узнал…» И действительно, мудрая монахиня отерла бы ноги. А если святая, то с радостью бы отерла и сказала бы своим монахиням: «Я ныне великую радость получила – святому отцу отерла ноги, и Господь видел мое смирение и утешил меня, грешную, Своей благодатью. Так что я весьма рада, что его Господь прислал ко мне»».
[14] См. «Завещание» о. Софрония: «Любовь перемещает жизнь любящего в лицо возлюбленного: существование возлюбленных мною лиц – становится содержанием моей жизни… Если я, подобно Христу, до конца (Ин. 13; 1) люблю всех, то бытие всех силою любви делается моим бытием» (Архимандрит Софроний (Сахаров). Рождение в Царство Непоколебимое. С. 191).
[15] Про посланника (апостола) от Господа, см. в Дидахи, глава XI: «Если же потребует денег, то он лжепророк… не всякий, говорящий в Духе, есть пророк, а только кто имеет нрав Господень, ибо по нраву своему будет признан лжепророк и (истинный) пророк… Всякий пророк, научающий истине, если он не делает того, чему учит, есть лжепророк… Если же кто скажет в Духе: дай мне денег, или чего-нибудь другого, не слушайте его…»
[16] Архимандрит Софроний (Сахаров). Старец Силуан. С. 104. И далее: «Он говорит им: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими. У вас же да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20; 25−27, Мр. 10; 42−44). Этим определяется назначение и смысл Церковной иерархии, а именно: возведение стоящих ниже на ту степень духовного совершенства, на которой находится стоящий в иерархическом порядке выше, по слову Апостола: «И Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова; доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4; 11−13). Христос, как Творец, т. е. причина (по-славянски – вина) бытия, и в этом смысле, как «Виновник» бытия мiра, взял на Себя тяготу − грех всего мiра. Он − вершина опрокинутой пирамиды, вершина, на которую давит тягота всей пирамиды бытия».
[17] «It is normal and natural that man should be after the likeness of His Creator – that he should recoil from exercising control over others» [«Это нормально и естественно, что человек должен быть подобен своему Творцу – что он должен отвращаться от осуществления контроля над другими»]. См.: Архимандрит Софроний. His Life is Mine. C. 73.
[18] Архимандрит Софроний (Сахаров). Рождение в Царство Непоколебимое. С. 177−178.
[22] См.: Он будет крестить вас Духом Святым и ОГНЁМ (Мф. 3; 11).
[24] Лк. 12; 49: Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!
