Богословие милосердия или богословские размышления на тему церковного социального служения — явление в церковной жизни непривычное, и, по правилам научного этоса, вызывающее правомерную критику со стороны обеих корпораций — как богословской, так и корпорации носителей самого социального служения. По остроумному замечанию одного священника советы богословов – практикам социального служения подобны советам консалтинговых компаний – бизнесменам, и делятся на три рода: одни – не подходят, реализация других – слишком дорогое удовольствие, а третьи – и так известны. (А тем временем практики, не дождавшись богословов, сами начинают богословствовать, как уж умеют).
С другой стороны, со слов одного известного деятеля православного волонтёрского движения — богословие и социальная деятельность — вещи настолько разные, как всемирный закон тяготения и котёнок (этот образ им был позаимствован у Г.К. Честертона). С его точки зрения, добрые дела самоценны и излишне было бы обременять желающих делать эти дела какой-либо теоретической регламентацией.
Что касается меня, то утверждения о самоценности добрых дел приводит на память другой отрывок из Честертона, из его эссе «Ортодосия»:
Современный мир отнюдь не дурен, в некоторых отношениях он чересчур хорош. Он полон диких и ненужных добродетелей. Когда расшатывается религиозная система (как христианство было расшатано Реформацией), на воле оказываются не только пороки. Пороки, конечно, бродят повсюду и причиняют вред. Но бродят на свободе и добродетели, еще более одичалые и вредоносные. Современный мир полон старых христианских добродетелей, сошедших с ума. Они сошли с ума потому, что они разобщены. Так, некоторые ученые заботятся об истине, и истина их безжалостна; а многие гуманисты заботятся только о жалости, и жалость их (мне горько об этом говорить) часто лжива.
К сожалению, проблема разобщённости христианских добродетелей актуальна не только для Англии, в которой жил и творил Честертон, но и для нынешней России, и что самое интересное – для современных церковных людей, только учащихся христианской жизни, не имеющих устойчивого цельного мировоззрения, только формирующих таковое. И серьёзным камнем преткновения для многих наших единоверцев, конечно, является соотношение добродетели милосердия с другими христианскими добродетелями. Эта тема, безусловно, является предметом богословия. И поводом для подобных размышлений богословов могли бы стать практические проблемы пастырской деятельности или церковного социального служения. Однако, это бывает трудным не только для носителей церковного социального служения, но часто и священников.
Соотношение милосердия с другими христианскими добродетелями можно вывести, по крайней мере, из двух Евангельских фрагментов.
Первый фрагмент – это Нагорная проповедь, а точнее – заповеди Блаженств. Существует толкование заповедей Блаженств, авторство этого толкования относят к Иоанну Златоусту. С точки зрения этого толкования – эти заповеди существуют не отдельно друг от друга, а последовательно вытекают одна из другой.
Нищета духовная, то есть отчётливое сознание своей никчёмности, нравственной и духовной несостоятельности, приводит к сокрушённому плачу о себе и своих грехах. Утешившись от Бога, человек приобретает такое свойство, как кротость – т.е. устойчивое духовное равновесие, и одновременно начинает алкать и жаждать Правды Божией – наступает период познавательной активности: усердное посещение богослужений, молитва, чтение литературы, слушание проповедей, размышление, формирование мировоззрения. Насытившись этой Правдой в той мере, которую может вместить, человек выходит на подвиг деятельности, доброделания, творения дел милосердия. Эта деятельность совокупно с рефлексией над её результатами способствуют очищению сердца, удалению из него остаточных греховных мотиваций, коррекции своего видения как мира, так и самого себя. И вот это «наведение резкости», очищение сердца способствует видению Бога, Его проявлений в тварном мире, уподоблению Ему. Человек, стяжав таким образом «дух мирен», распространяет его вокруг себя, становясь миротворцем, сыном Божиим, богом по благодати усыновления, и вступает на финишную прямую своего пути – восхождение на голгофу страдания как за Правду Божию, так и за Его Имя.
Таким образом, дела милосердия являются, во-первых, органической частью пути христианина, а во вторых – серединой этого пути. Упражнение в этих делах требует значительных усилий и времени и может занять бОльшую часть земной жизни человека, а то и всю её (как Господь распорядится). Но эти дела милосердия – не самоцель и не конечная станция. Взгляд христианина, даже не вполне очищенный, даже с недостаточной разрешающей способностью должен быть хотя бы временами устремлён к горизонту, к Земле Обетованной, к Царству Небесному, которое не должно мыслиться нами в категориях «потусторонности», Оно уже «посреде нас Есть», ибо «настанет час и ныне наста», ибо «се ныне время благопотребно, се ныне день Спасения!». Созерцание конечного пункта, цели пути – это своего рода маяк. А вкушение божественной благодати в молитве и Таинствах Церкви, — та манна в пустыни, «…без коей по суровому пути отходит вспять идущий неустанно» (Данте. Божественная Комедия Ч. XI) .
Второй фрагмент – чтение в Неделю о Страшном Суде (Мф 25:31-46). Данный евангельский отрывок иногда кажется предельно простым и понятным. Но если соотнести уроки этого чтения с нашей практикой – поневоле задумываешься, насколько мы правильно её понимаем. И вот, по крайней мере, два возможных упрошённых вывода из данного фрагмента: Первый вывод – это тот, что для нас неважно, что за люди, что за личности перед нами находятся в качестве адресатов нашего служения, ведь Господь их отождествил с собой.
Второй вывод из чтения если взять его в отрыве от контекста, можно сделать вывод именно о самодостаточности добродетели милосердия. Ведь здесь прямо, без притчи говорится, кто пойдёт в муку вечную, а кто – в живот вечный, и критерием разделения агнцев от козлищ назначены именно наличие/отсутствие добрых дел. Однако этот отрывок вряд ли удастся оторвать от предшествующего текста 25-й главы, тематически представляющей эсхатологическое учение Спасителя. Наиболее близкой к чтению о Страшном Суде представляется притча о Десяти Девах. Близкой потому, что недостаток приточного елея многие толкователи расшифровывают, как недостаток прижизненных добрых дел (свт. Иоанн Златоуст, блж Феофилакт Болгарский, блж. Иероним Стридонский). Это толкование напрашивается из семантической близости в греческом языке слов «елей» ( ἔλαιον) и «милость» (ἔλεος). Неожиданно (и дерзновенно) данному сонму Св. Отцев – экзегетов возражает некнижный и «убогий» Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым:
…Некоторые говорят, что недостаток елея у юродивых дев знаменует недостаток у них прижизненных добрых дел. Такое разумение не вполне правильно. Какой же это у них был недостаток в добрых делах, когда они хоть юродивыми, да все же девами называются? Ведь девство есть наивысочайшая добродетель, как состояние равноангельское, и могло бы служить заменой само по себе всех прочих добродетелей. Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятого Духа Божиего недоставало. Творя добродетели, девы эти, по духовному неразумию, полагали, что в том-то и дело лишь христианское, чтобы одни добротетели делать. Сделали мы-де добродетель и тем-де и дело Божие сотворили, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божия, достигли ли они ее, им и дела не было. Про такие-то образы жизни, опирающиеся лишь на одно творение добродетелей без тщательного испытания, приносит ли они и сколько именно приносят благодати Духа Божия, и говорится в отеческих книгах: «Ин есть путь, мняйся быти благим в начале, но концы его — во дно адово». ( Обратите внимание, насколько это перекликается с тезисом Честертона об «одичалых и вредоносных добродетелях») … Стяжайте благодать Духа Святого и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больших прибыток дают. Собирайте капитал благодатных избытков благодати Божией, кладите их в ломбард вечный Божий из процентов невещественных… Примерно: дает вам более благодати Божией молитва и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божиего пост, поститесь, более дает милостыня, милостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради рассуждайте. Вот я вам расскажу про себя, убогого Серафима. Родом я из курских купцов. Так, когда не был я еще в монастыре, мы бывало, торговали товарами, который нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и, как в торговом деле, не в том сила, чтобы больше торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в деле жизни христианской не в том сила, чтобы только молиться или другое какое-либо доброе дело делать… Если рассудить правильно о заповедях Христовых и апостольских, так дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, то есть вящем приобретении обильнейших даров Духа Святого.
Последние слова преподобного буквально подтверждает третий сюжет главы – притча о рабе, зарывшем талант в землю. Господь в этой притче представляет себя прямо-таки капиталистической акулой, жёстким и требовательным бизнесменом, требующим от своих соработников только одного – прибыли, и наказывающим не только за растрату или халатность, но и за упущение выгоды.
Суммируя вышесказанное, можно сделать следующие выводы: Дела милосердия – неотъемлемая часть долженствующей жизни христианина, они одновременно являются венцом жизни деятельной и началом жизни созерцательной. Можно сказать, что они – необходимый минимум Спасения (ибо в Заповедях Блаженств содержится обетование, что милостивые помилованы будут, а в чтении о Страшном Суде – угроза изгнания немилосердных во огнь вечный), но не единственное и не достаточное условие, ибо во-первых, целью и содержанием Спасения является обОжение, что недопустимо упускать из вида, а во-вторых, эти дела и невозможно должным образом совершать без участия божественной нетварной энергии, именуемой Благодатью, при недостатке которой неизбежен крах как духовной жизни, так и практической деятельности христианина. Кризис, который в светской психологии именуется выгоранием, а в Евангелии образно описан в эсхатологической притче о Десяти Девах. Стяжание же этой энергии образно описано, как деятельность, сходная с предпринимательством в том смысле, что соображения «выгоды» являются приоритетными перед способами этой «выгоды» достижения (Жну, где не сеял, собираю, где не расточил). Таким образом, милосердие является как путём к обОжению, так и одним из его плодов.