Алессандро Салаконе, Университет «Рим III», представитель Общины святого Эгидия в Москве (Римско-Католическая Церковь)». Доклад на секции Рождественских чтений «Воспитание культуры милосердия: путь длиною в жизнь» (ПСТГУ, 26 января 2016)
В последнее десятилетие Европа переживает трудные времена, переживает кризис. Аналитики соотносят его с экономическим крахом. Политики говорят о кризисе политических структур. Христиане различных конфессий – о кризисе ценностей и излишнем богатстве. Идеологи националистических движений – о нашествии мигрантов, особенно мусульман. Многие обычные люди не могут дать точного ответа на вопрос о причинах кризиса, но испытывают явное чувство страха, разочарования, недоверия к государству и вообще отсутствия надежды.
Нельзя отрицать кризис Европы, который соответствует более широкому кризису в мире. Причин тому много, и я не собираюсь излагать их в моем докладе. И тем более не намереваюсь самоуверенно давать упрощенные ответы на крайне сложные вопросы, касающиеся социальных и антропологических изменений последних тридцати-сорока лет. Цель моего выступления – попробовать описать некоторые черты того видения, которым вдохновлялось создание Европейского Союза в свете глубокого размышления о человеке и о христианской ценности милосердия.
Европейский Союз родился из отвержения войны, из мечты о мирном и едином континенте. Великий христианин, один из отцов-основателей Европы, Альчиде де Гаспери, считал, что свобода и мир могут быть гарантированы только в объединенной Европе. После гибели пятидесяти миллионов человек, ужаса холокоста, трагедии нацизма, использования первой атомной бомбы появилось поколение политических лидеров – и многие из них были христианами – с амбициозным политическим проектом, в центре которого стояло доверие к человеку не столько как к гражданину или субъекту экономики, сколько как к личности, созданной по образу и подобию Бога.
Чувствует ли сегодняшняя Европа, безусловно, более богатая, чем после войны, эту потребность? Сегодня, после семидесяти лет мира, воспринимают ли европейцы войну как ужас? В Европе, где во время войны сдвигались со своих мест целые народы, продолжают ли понимать ценность гостеприимства и принятия беженцев?
Сегодня в Европе много говорят о правах человека. И это очень важно, особенно сейчас, когда во многих частях мира не признаются основополагающие права миллионов людей: право на доступ к воде, к питанию, к лечению, к образованию и т.д. Однако утверждение высшего, трансцендентного достоинства человека значительно выше признания неотъемлемых прав человека. Ведь в наше время слишком часто защита прав человека ассоциируется со все более широким утверждением индивидуальных прав и свобод, за которым стоит взгляд на человека в отрыве от социального контекста, от общности интересов и судеб. Я думаю, например, о так называемом праве на «добрую смерть», эвтаназию, за которым скрывается страх перед слабостью и оставленностью как раз тогда, когда помощь нужнее всего.
Одна из наиболее распространенных болезней в настоящее время в Европе – и, к сожалению, думаю, и в России тоже – это одиночество, которое порождено отсутствием связей между людьми. Это особенно видно по старикам, есть целый «континент» людей, брошенных на произвол судьбы. К 2025 году 20% жителей Европейского Союза будет старше 65 лет. Какое будущее мы готовим, если распространяется то, что папа Франциск называет «культурой отбросов», то есть идея, что человек имеет ценность, только когда он активен, здоров и самодостаточен? От одиночества страдает молодежь, у которой часто отсутствуют ориентиры; от одиночества страдают бедные, число которых увеличивается в наших городах. В одиночестве оказываются многие люди, в том числе многие христиане, когда распадаются социальные связи и общины. Верующий тоже может оказаться в одиночестве, потому что такие явления есть и в Церкви. Можно жить одиноко, даже если ходить в церковь каждое воскресенье, но никто не обращает к тебе ни слова, или ты никого не знаешь. А если ты одинок, то начинаешь жить для себя. Замкнутые люди, замкнутые общины, замкнутые народы. Культура жизни для себя приводит к национальному, локальному, региональному эгоизму, к отсутствию широкого взгляда, взгляда в будущее. Но живя для себя, человек гибнет, угасает страна, община, народ. Однако нельзя просто обличать такое отношение, нужно понять его: люди растеряны, а потому ищут, куда укрыться.
Одиночество порождает страх перед другим и замкнутость, страх в свою очередь порождает потерянность, а замкнутость – презрение. Именно это можно видеть с прибытием мигрантов из Ближнего Востока и из Африки. Политическое объединение, насчитывающее пятисот миллионов жителей, переживает глубокий кризис из-за прибытия большого, но никак не библейского, количества людей из самых отчаявшихся уголков планеты, в числе которых много ближневосточных христиан. Я хорошо знаю, что на это можно возразить. Не все они бегут от войны – а что, разве нельзя просто искать лучшего будущего? Есть риск исламизации Европы – мы действительно считаем, что проблема христианства в Европе сегодня это ислам, а не вялость самих христиан? Проблема безработицы – но кто будет работать на наших фабриках, если население неотвратимо стареет? Проблема влияния на экономику, терроризма, преступности и т.д.
Все это частичные причины, проблема гораздо глубже. Есть общее впечатление усталости и старения Европы, кажется, что она, говоря словами Бенедикта XVI, уходит с исторической сцены.
Но что, всё так мрачно? Я не думаю, что нужно быть пессимистами. Мы живем в трудные, но не отчаянные времена. Есть много знаков надежды. Один из них – возрождение в последние годы понятия милосердия и служения бедным в Европе, особенно в католической Церкви, которую папа Франциск призвал поставить милосердие в центр своей миссии.
Экономический кризис, встреча со страданием беженцев вызвала к жизни много сил добра и глубокие вопросы о смысле жизни и собственного благополучия. Приведу один ободряющий пример, связанный с Италией. По данным серьезного социологического исследования 2014 года, один итальянец из восьми занимается волонтерской деятельностью (а это более шести миллионов человек), большая часть из них связана с Церковью. Там, где есть бескорыстие, не угасает надежда. Я думаю о более чем двухстах австрийских гражданах на машинах, которые несколько месяцев назад с готовностью перевозили мигрантов, застрявших в мало приспособленных для жизни условиях на границе с Венгрией. Я думаю о том, что более 70 тысяч человек в этом году помогали на рождественских обедах для бедных, стариков, инвалидов, которые каждый год Община святого Эгидия проводит во многих европейских городах. Может быть, всё это лишь маленькие сигналы перед лицом европейских макропроблем, но они являются знаками того, что можно еще действовать, что многое можно изменить. Что христиане могут возродить атмосферу симпатии и солидарности, исходя от внимания к более бедным.
Европа потеряла свою привлекательную силу и стала учреждением со своей бюрократической машиной и излишней регламентацией. Но и Церковь слишком часто предстает больше похожей на учреждение, чем на место любви и милосердия. И Церковь помогала строить стены, и христиане поддались страху и жили скорее по законам рынка, чем по евангельским заповедям.
Я думаю, например, о том, что многие христианские организации милосердия стремятся к эффективности, теряя человечность христианского служения. Тогда бедные и нуждающиеся теряют лицо и имя и становятся социальными категориями, статистическими данными.
Сегодня становится всё яснее, что миссия Церкви – сообщать надежду на континенте, которому не хватает надежды; сообщать ценность бескорыстия континенту, где всё измеряется экономической выгодой. Милосердие может быть сильным, привлекательным, убедительным ответом для молодежи, ищущей впечатлений, для разочарованных взрослых, для стариков, которые думают, что уже никому не нужны.
В такие же трудные для Европы и для Церкви времена, почти тысячу лет назад, великий христианин, святой Франциск Ассизский, предложил сильную культурную и духовную миссию – воссоздать общество, исходя из милосердия к последним, с симпатией и христианской надеждой. Двухтысячелетняя история связывает Европу и христианство. Эта история не лишена трудностей и непонимания. Но я думаю, что эту историю частично нужно еще написать и что Европа, которая, кажется, потеряла душу, может вновь обрести ее в христианском милосердии.
